Записки из «Веселой пиявки»

Или вот Анна Андреевна: «И безвинная корчилась Русь...» Это почему же безвинная? Так уж и безвинная? Не она ли вопила: Смерть! Разобьем собачьи головы! Не Святая ли Русь святость свою быстрехонько скинула и резала, пытала, грабила, взрывала, жгла, жгла, жгла... И тварей этих из своей же утробы породила и над собой поставила — резать, пытать, грабить, жечь. Не то чтоб народ такой особенный, вовсе нет — а французы с их «аристократов на фонарь», а немцы с их факельными зигами, а американцы с ку-клукс-кланом? Все безвинные...

А Николай, если не изменяет мне школьная память, Алексеевич Некрасов? То сердце, поучает он, не научится любить, которое устало ненавидеть. Вдумайтесь, дамы и господа. Христиане и буддисты, иудеи и — если верить каноническому исламу — мусульмане! Любовь без ненависти невозможна, полагает Некрасов, полюбил одного — возненавидь другого (или других, в количестве вас не ограничивают). И что, всю эту писанину по поводу «возлюби врага», «подставь щеку», «милость к падшим» и прочее — по боку? Может, стоит прислушаться к другим мудрецам? Скажем, к Конфуцию: «Если ты ненавидишь, значит, тебя победили». Вообще-то эта сладкая парочка, любовь-ненависть, дает богатую пищу для болтовни ... Ну да, тот самый оксюморон оdi et amo, которым Катулл заразил поэзию на сотни и тысячи лет. Видать, и Некрасова тоже.

Но.

Только на одной заурядной лондонской улице Голдерс-Грин-роуд я насчитал 8 (восемь) благотворительных магазинов, куда окрестные жители тащат всякую всячину, а выручка идет на поддержку хосписов, бедняков, недужных и проч. Работают там исключительно волонтеры, и такая работа для школьников почетна, как и уход за насельниками домов престарелых. Ох уж это общество потребления: лживые улыбки, сплошь показуха, надо полагать, — то ли дело наша честная, незамутненная лицемерием каша из любви и ненависти...

А любовь к отечеству, она же патриотизм — должна ли таковая сопровождаться ненавистью к тем, кто этой любви не разделяет? О, тут многие наследили. Прощай, немытая Россия, страна рабов, страна господ... Россия, нищая Россия, мне избы серые твои... Ну и, конечно, князь Петр Андреевич Вяземский — вот слова высокого патриота verbatim:

Многие признают за патриотизм безусловную похвалу всему, что свое. Тюрго называл это лакейским патриотизмом, du patriotisme d’antichambre. У нас можно бы его назвать квасным патриотизмом. Я полагаю, что любовь к отечеству должна быть слепа в пожертвованиях ему, но не в тщеславном самодовольстве; в эту любовь может входить и ненависть. Какой патриот, какому народу ни принадлежал бы он, не хотел бы выдрать несколько страниц из истории отечественной и не кипел негодованием, видя предрассудки и пороки, свойственные его согражданам? Истинная любовь ревнива и взыскательна.

Вот и Ортега вместе с Гассетом твердят, будто вовсе не патриотизм создает нацию и ее скрепляет, не дает ей развалиться. Если нация — то, что было (любовь к отеческим гробам и проч.), то что толку ее любить и защищать. Защищаем мы ее исключительно ради общего будущего, а не во имя общего — по языку, крови, форме носа, цвету кожи, месту прописки — прошлого. И спорят с этим (опять же согласно Ортеге-и-Гассету).

А по мне, патриоты и их ненавистники, дело обстоит так: народов, наций, общин, племен, государств, империй и вовсе нету в природе. Нету, уж извините, денотатов этим неживым (а стало быть, бессмертным) словам-знакам. Что мне до них? Безликие они — как стадо, стая, табун, косяк, прайд, отара... Ау, где вы, народы-нации?! Нет ответа. А вот люди есть, я их часто встречаю, я иногда, глядя в зеркало, вижу, с позволения сказать, неказистого, но все же человека. Морда помятая, синеватые мешки под узкими глазками, прыщ на виске нежно-розового окраса, козелки ушей (других вроде не бывает) поросли коротким противным волосом — в общем черт-те что, а не рожа. Но вот ее-то я люблю и ненавижу, как и отдельно взятых прочих носителей рож, пусть и лишенных волосатых козелков и розовых прыщей, а даже, напротив, довольно симпатичных. Люблю и знаю нашу общую — смертную — судьбу («еще за то меня любите, что я умру»). Ну что тут возразишь Суинберну: