Записки из «Веселой пиявки»

боролись с ними так и сяк, но все без толку. Только осень избавила от их атак. Затем пришла беда другая: ненастье, морось и туман, и, классику напоминая, гусей крикливый караван на зюйд нацелился... Ну и так далее. Привычная суета предзимних, предотъездных хлопот, надо то, надо се, а тут, как назло, забарахлила бензопила, а уж состояние бензопилы для меня куда важнее, чем вступление России в ВТО. Я кинулся к умельцу из соседней деревни Марку Шнейдеру (не подумайте плохого, из тех еще поволжских немцев, хотя некая забавность в его имени все же была, ибо по прежней, допенсионной и додеревенской, жизни он был, можете верить, можете нет, маркшейдером, закончив в молодости с грехом пополам Горный институт). Марк вообще личность примечательная, выпивоха с трезвым и резвым умом, самоукой одолел начальную латынь и на ворчание жены по поводу увиливания от домашних дел неизменно отвечает: quod licet bovi, non licet корове... Пилу Марк наладил и взамен потребовал гвоздей, восьмидесятку, поскольку, латая крышу, обнаружил нехватку таковых. Гвоздей я ему отсыпал, а он тут же рассказал про них анекдот:

— Собирает мама сына в школу. Кладет в портфель бутерброды, пакетик сока и кулек с гвоздями. «На первой перемене съешь один бутерброд, на второй перемене — второй, ну и про сок не забудь», — говорит. Сын в ответ: «А гвозди?» — «Так вот они».

Мы посмеялись, и я в долгу не остался.

— Приходит в ресторан человек со своим слепым приятелем и заказывает кофе. «Вам с молоком?» — спрашивает официант. «А что такое молоко?» — говорит слепой. Приятель ему объясняет: «Молоко — оно такое белое...» — «А что такое белое?» — «Ну вот, например, есть белые лебеди». — «А что такое лебеди?» — «Лебеди — это такие птицы с длинными изогнутыми шеями». — И, изогнув руку, дает ее потрогать слепому. Тот ощупал руку и удовлетворенно вздыхает: «Да, теперь я знаю, какое оно, молоко».

Марк сдержанно улыбнулся.

— Этот анекдот имеет продолжение, — сказал я. Марк проявил интерес, и я не заставил его ждать: — Приезжает один еврей в Австралию, где давно живет его приятель, а тот ему рассказывает: «Странное это место, Австралия. Все здесь шиворот-навыворот. Когда в Европе зима, тут лето. Животные несут яйца. И даже лебеди здесь не белые, а черные». — «Батюшки, — удивляется еврей, — а как же вы здесь рассказываете анекдот про молоко?»

Ну да ладно. А что теперь?

Теперь потренируем память

Я молод, и спорт мне еще интересен.

Вот сладкая парочка тяжеловесных боксеров Николай Королев — Альгирдас Шоцикас. Мне лет девять, и я болею за красивого статного литовца, а все одноклассники — за лысого коренастого Королева. Королев выигрывает чемпионат СССР, я чуть не плачу, о господи, это ж надо... Потом, кажется, Шоцикас побил Королева, но радость была не такой отчаянной, как та, прошлая горечь. А лет через десять появился средневес Валерий Попенченко. Что-то в нем было для тогдашних спортсменов странное — по-английски говорил, наукой занимался, я за него болел, правда, уже не так страстно. Нелепо умер — упал в лестничный пролет Бауманского института. Чем-то напоминал тяжелоатлета примерно того же времени Юрия Власова — интеллигентностью, наверно.

А между Шоцикасом и Власовым с Попенченко — великий стайер Владимир Куц и его дуэли с Затопеком и Пири. В сорок восемь лет запил стаканом водки горсть снотворного...

Кто еще? Ну, давай, вспоминай. Как же, как же... Гимнасты Чукарин и король колец Азарян, от «креста Азаряна» дух захватывало. А Игорь Кашкаров — первым в СССР взял 2 м 10 см... Уф, устал.

Ну а футбол? О, футбол! В начальной еще школе, что на улице Разина, бывшей и будущей Варварке, подошел ко мне, первокласснику, огромный четвероклассник:

— Пацан, за кого болеешь? — И глазом меня буровит.

Во-первых, я не знал, что такое «пацан». Во-вторых, слово «болеть» в сочетании с «за кого» поставило меня в тупик. Я хотел было сказать, что недавно переболел ветрянкой, но не был уверен, что это правильный ответ. На всякий случай ответил уклончиво:

— Не знаю.

Парень снисходительно улыбнулся.

— Тогда болей за ЦДКА, — велел он.

И я стал болеть за ЦДКА. С тех пор и запомнил, что Григорий Федотов и Алексей Гринин были нападающими, причем Федотов вроде бы центральным, а Гринин — правым, Анатолий Башашкин играл в защите, а Владимир Никаноров стоял на воротах... И еще примерно в те же годы я ни секунды не сомневался, что черная повязка на правой ноге Федотова была сигналом всем противникам, означавшим «смертельный удар». Правда, сам я этой повязки ни разу не видел — может, потому, что за некороткую свою жизнь на стадионе побывал один-единственный раз и Федотов не играл в тот достопамятный день.

День седьмого ноября —