Записки хирурга военного госпиталя

– Дмитрий Андреевич, я уже пообещал ему, что прооперируем под наркозом. Неудобно как-то уже отказывать. Разрешите в другой раз?

– Когда он будет, тот другой раз? – вздохнул я и вышел из ординаторской.

Мой рабочий день подходил к концу. Я позвонил Волобуеву и уверенно доложил, что у пациента Ефимова контакт с лечащим урологом установлен и они друг другом довольны. По крайней мере, все проходит без эксцессов.

– Ой ли? – с явной долей сомнения пробурчал в ответ подполковник и отключился.

Я лишь ухмыльнулся в ответ и начал не спеша переодеваться. Не успел толком расстегнуть белый халат, как мое внимание привлек ужасный грохот и вопли, идущие со стороны отделения. Я прислушался: точно где-то совсем рядом что-то трещало и бухало. И все это подкреплялось отборным матом, произносимым густым мужским басом.

– Дмитрий Андреевич, скорее! – в кабинет, словно ветер, влетела старшая сестра. – Убивают! Что вы замерли как истукан?!

Я выбежал в коридор. Солдатики из числа выздоравливающих боязливо жались к стенам и испуганно взирали на офицерскую палату. Дверь в нее была чуть приоткрыта, и странные звуки летели именно оттуда.

Внутри шел откровенный махач. Два капитана, два офицера российской армии, причем один из них больной, а другой его лечащий врач, сцепившись в прочный клубок, медленно катались по полу, разнося все вокруг. Кровати под методичным напором сцепленных в единый монолит тел разъехались в стороны, образовав своеобразный ринг. Стулья капитулировали, подняв все четыре ножки кверху, стол наклонился и готовился стать трехногим. Вешалка у входа завалилась набок. Обстановка носила явно разгромный характер.

Несмотря на то что капитан Ефимов уступал капитану Антипову и в росте и в весе, но в поединке старался сопернику не поддаваться. А в том, что здесь развернулся настоящий поединок, сомневаться не приходилось. Увлеченные друг другом единоборцы не замечали вокруг никого, и ничего.

– Вы что, с ума здесь посходили? – я ледоколом попытался вклиниться между разгоряченными молодыми телами. Но рефери из меня вышел слабенький. Мне на секунду показалось, что я ткнулся в живого быка, рвущегося с привязи.

– Хр, хр! – по-животному рычал уролог, пытаясь поймать преподавателя военной академии на удушающий.

– Ищщ! – сипел его оппонент, силясь разомкнуть железный захват на шее.

– Встать! Смир-р-ррр-на! – взревел я, отчаявшись руками разнять враждующие стороны.

Тела вздрогнули и… беззвучно расцепились. Вот что значит воинская дисциплина. Тяжело дыша, с пола, не глядя друг на друга, восстали два мокрых и красных ратоборца, искоса кидая на меня крайне недовольные взгляды.

– Что тут у вас происходит? Вы как себя ведете? Офицеры, называются! Вы же офицеры! – стараясь окончательно не сорваться на крик, басил я. – Объяснитесь, капитан Антипов!

– А чего объяснять? – набычился уролог, сжимая потные кулаки. – Вот этот тип попросил посмотреть свою историю болезни. Я дал, но потребовал, чтоб смотрел в моем присутствии. А он вырвал ее из моих рук, убежал в палату и принялся фотографировать. Естественно, я попытался воспрепятствовать. Хотел забрать, а он в драку полез.

– Врет он! Он сам меня оттолкнул.

– Детский сад, – я в отчаянии покачал головой, – а он первый начал! Вы же оба офицеры российской армии. На вас и солдаты и персонал смотрят. Вы чего здесь устроили?

– Так он это, – шмыгнул носом уролог.

– Молчать! – жестко призвал я. – Перед вами целый полковник стоит! – сразу повысив себя на десяток званий, грозно объявил я расшалившимся военным. Когда-то все должности начальников отделений были полковничьими. Вот я и примазался втихаря, для пользы дела.

Из Советской армии я уволился рядовым. От военной кафедры в институте я отказался, справедливо решив, что вооруженные силы явно не для меня. Да и чему меня могли там научить, если преподаватель у меня оказался майор Сисенко, а завкафедрой подвизался полковник Свинаренко. Да еще после того, как этот самый Сисенко, как он считал, довольно умно пошутил: «Стою это я на посту, концентрат рубаю, а тут немецкий красноармеец идет! Гы-гы-гы!». И очень удивился, что в аудитории, где он только что скаламбурил, никто его душевный смех не поддержал.

Я в тот же день написал заявление и отказался посещать занятия на военной кафедре. Тогда такая практика для тех, кто уже отслужил в армии или на флоте, еще существовала. За такое отношение к уважаемой кафедре на военные сборы после пятого курса меня, разумеется, не взяли, и лейтенанта запаса после окончания вуза я не получил. Очень радовался Сисенко сему факту, как дите. «Попляшешь еще, Правдин, вспомнишь, отчего в свое время отказался! Ох, пожалеешь еще!» – напутствовал меня в самостоятельную врачебную жизнь желчный шестидесятилетний майор.