Записки кинооператора Серафино Губбьо

Но на кинофабрике никто не заботится о том, чтобы эту иллюзию создать. Тут главное приготовить жвачку, которую будет поглощать машина — здесь, в производственных цехах, и там, в четырех кинопавильонах либо на открытых съемочных площадках. Зритель, как и машина, проглотит все. Деньги гребут лопатами, а потому можно играючи швырнуть тысячи и тысячи лир на постановку сцены, которая продержится на экране минуты две, не больше.

Аппаратчики, машинисты, актеры — все делают вид, будто обманывают киноаппарат, который придаст видимость реальной жизни всем тем фикциям, что они перед ним изобразят.

Кто я такой для них? Я, который с серьезным, отрешенным видом присутствует при их абсурдной игре и старательно вертит ручку киноаппарата?

IV

Давайте ненадолго прервемся. Мы продолжим этот разговор позже, а сейчас мне нужно сходить повидаться с тигрицей.

С тех пор как ее купили, я каждый день до начала съемок забегаю навестить ее. За все это время я пропустил только два раза: не было ни одной свободной минуты.

На студии и раньше бывали хищные звери, но все какие-то скучные, унылые: два белых медведя, днями стоявшие на задних лапах и бившие себя в грудь, точно монахи-тринитарии[11] на покаянной молитве; трое львят-мерзляков, которые, навалившись друг на друга, днями лежали в дальнем углу клетки; были и другие животные, но не хищники: несчастный страус, вздрагивавший, как цыпленок, от любого шороха и все никак не решавшийся опустить на землю вторую ногу; была свора осатаневших мартышек. На «Космографе» все продумано до мелочей, здесь предусмотрены даже цирковые вольеры для диких животных, хотя обитатели и не задерживаются в них подолгу.

Из всех животных, что здесь были, ни одно не разговаривало со мной так, как эта тигрица.

Мы ее получили вскоре после того, как она прибыла в качестве дара римскому зоопарку от какой-то сиятельной иноземной особы. В зоопарке ее держать не смогли, вела она себя совершенно нецивильно — я имею в виду не то, что не давала утереть себе нос платком, а то, что нагло попирала элементарные нормы социального порядка. Раза три-четыре порывалась перемахнуть через ров, а один раз таки прыгнула и попыталась напасть на посетителей, которые мирно стояли на другой стороне и издали наблюдали за ней.

Какая еще более естественная мысль, чем эта, могла созреть в голове тигрицы (не хотите «в голове» — не надо, пусть будет «в лапах»), я, по правде сказать, не знаю: ров был вырыт специально для того, чтобы она через него перепрыгнула, а уважаемые господа посетители зоопарка остановились перед ней для того, чтобы она их сожрала, если, конечно, ей удастся преодолеть ров.

Умение ценить шутку, бесспорно, большой дар. Но, увы, он не каждому дан. Многие, например, терпеть не могут, когда над ними шутят. Хотя в отвлеченном разговоре эти люди, как правило, соглашаются с тем, что шутка — вообще вещь хорошая и вполне позволительная.

Но тигрица, вырвавшаяся на волю, говорите вы, это уже не шутка. Полагаю, вы правы. А не смешна ли мысль, что тигрица должна отдавать себе отчет в том, что ее держат в зоопарке, чтобы народ получал «живой урок» натуральной истории?

Вот мы и вернулись к исходному пункту: все это (ведь мы не тигры, а люди), стало быть, чистая риторика.

Человека, который не в состоянии оценить шутку, мы можем пожалеть, а вот зверя — ни за что, особенно если шутка, в которой мы его заставили принять участие — я имею в виду «живой урок», — может иметь тяжкие последствия: посетители зоопарка рискуют изведать на себе, что такое хищная натура тигрицы.

Ну и вот, рассудив здраво, тигрицу решили умертвить. «Космограф» вовремя узнал об этом и перекупил ее. Сейчас она находится в клетке нашего циркового отсека. Появившись здесь, она стала вести себя в высшей степени разумно. Чем это объясняется? А тем, что наше обращение с ней, по всей видимости, должно ей представляться, безусловно, более логичным. Здесь ей никто не предоставляет свободы, никто не позволяет скакать через ров; здесь, в отличие от зоопарка, нет никакого искушающего намека на местный колорит; здесь перед ней исключительно толстые прутья клетки, которые ей постоянно напоминают: «Ты никогда отсюда не выйдешь. Ты — пленница». И она, смирившись, почти весь день лежит и смотрит сквозь прутья в каком-то притупленном, словно зачарованном ожидании чего-то.

Увы, несчастная хищница, она не догадывается, что здесь ей предстоит кое-что покруче «живого урока» натуральной истории!