Записки криминального журналиста. Истории, которые не дадут уснуть

— Вадим Сергеевич, здравствуйте. Буквально пару вопросов по поводу задержания Егорова. Вы на прошлой встрече сказали, что в случае чего сможете помочь, — сразу перешла я к делу.

— Хорошо. Задавайте. Постараюсь ответить кратко. В интересах следствия мы не все можем раскрывать, — ответил он. Тон был совсем иной, не такой, как во время первой встречи.

— Егоров дает показания? Что он говорил во время задержания? — спросила я.

— Задержали мы его два дня назад, в квартире его знакомых, — сообщил следователь. — Сопротивления не оказывал. Толком ничего не объяснил. Сначала говорил, что ничего не помнил. Утверждал, что дети пропали из магазина. Якобы он попросил их ждать, а когда вышел, девочек не было.

— Вы эту версию проверяли? — поинтересовалась я.

— Проверяли, конечно. Но ничего подобного не было. Потом его допросили еще раз. И он сознался. Все время твердил, что в тот момент сошел с ума. Признался, что задушил девочек на пустыре у кладбища и оставил тела там.

— Подождите, а какой мотив? Зачем? — сыпала я вопросами.

— По его словам, на него подействовало то, что гражданская жена не поделилась с ним деньгами за проданную машину и вечно его обижала. Вот так он это объяснил. Катерина, я правда не могу сказать больше. Это пока все, — сообщил он.

— Подождите, а когда будет экспертиза? Если он сам говорит, что сошел с ума… — Я не сдавалась и надеялась получить ответ.

— Экспертиза будет в скором времени. Мы расскажем об этом, — произнес Вадим Сергеевич, отчетливо давая понять, что больше ничего не скажет.

Я вышла из следственного отдела с тяжким чувством на душе. Будто на сердце висел камень.

Что могло его сподвигнуть?

На следующий день сестренок хоронили в родном поселке Прибрежный. Отец девочек Валерий взял на себя все расходы. Матери даже не дали забрать детей из морга. Галина была в тот день сильно пьяна. На похоронах с ней почти никто не разговаривал. Люди старались держаться от нее в стороне. Поддерживала только подруга, которая вела Галю в сторону погоста.

Проститься с малышками пришел весь поселок. Толпа под громкие возгласы женщин двинулась на местное кладбище. Мужчины несли два маленьких гроба. В них лежали Алена и Кристина, одетые в белые платья. Личики выражали какую-то ужасающую умиротворенность. Даже страшно было думать, какой кошмар им пришлось пережить в последние минуты своей короткой жизни.

Прощание длилось около часа. Галина плакала и кричала так, что мурашки шли по коже:

— Простите меня, я не уберегла! Забери меня, Господи! — Ее голос до сих пор звенит у меня в ушах, будто это было вчера.

Рыдала бабушка Алевтина Егоровна и сокрушалась, что к ней никто не придет на могилу после смерти. Вытирал слезы с покрасневших глаз и отец девочек. Самое страшное в том, что все родные чувствовали вину перед детьми. Если бы они не остались под опекой Егорова, их жизнь не оборвалась бы так рано. Но кроме отчима, который стал их палачом, никто не был готов брать ответственность за детей.

Кладбище опустело, и на свежих могилках остались только детские игрушки. Я дождалась, когда все закончится. Обычно я всегда говорила с людьми либо перед похоронами, либо после. Церемония прощания — самый эмоционально тяжелый момент для родных погибших. Это момент осознания, что ты больше никогда не увидишь человека, которого любил. Вопросы журналиста могут вызвать самую неожиданную реакцию и как минимум неуместны.

Поэтому я дождалась завершения и поехала искать Галину, чтобы наконец поговорить с ней. Женщина поселилась у подруги, которая была с ней на похоронах. Дверь открыла она сама. Лицо матери опухло от слез, в воздухе перемешался запах алкоголя, корвалола и сигарет. Галина выглядела очень худой и усталой. Взгляд был словно у загнанного зверя, который не знает, куда бежать. С первых секунд наше общение не заладилось.

— Здравствуйте. Я Екатерина из «Комсомольской правды». Хочу с вами поговорить, — начала я диалог.

— Я знаю про вас. Видела, что вы понаписали про меня. Это вранье! — С каждой фразой голос Галины становился громче.

— А что не так? Я пыталась поговорить с вами три дня. Готова выслушать вашу точку зрения и ее изложить, — пыталась я как-то настроить женщину на более миролюбивый тон.

— Все не так! Все вранье! Неправда. Мои дети были никому не нужны — ты так написала! Были мне нужны. Мне! — кричала она.

— Галина, это слова ваших соседей и родных. Не мои, — спокойно ответила я.

Она орала, а я спокойно стояла на пороге. Потом женщина неожиданно посмотрела мне в глаза — по взгляду стало понятно, что Галина не трезва.

— Пройдите! Ну что стоите? — В следующую секунду в голосе появились нотки негодования. Будто она была возмущена тем, что я стою в дверях.

Я никак не могла понять, что она хочет: чтобы я ушла или осталась. Мне нужно было принять волевое решение — переступить порог квартиры или остаться снаружи.

— Ну что вы стоите! — милицейским, командным тоном сказала Галина в третий раз.