Записки мертвеца

В половине девятого мы с Сергеем отправились на стройку, на которой уже собирались люди. Кое-кто уже взялся за работу. Меня ждал мой старый-добрый друг: лопата. Мало приятного было в том, чтобы обхватить её черенок насквозь промозоленными ладонями. Ещё хуже было снова рыть эти треклятые ямы: руки мои, спина и мышцы живота страшно болели и умоляли остановиться, лечь прямо здесь, на земле, и не вставать, пока они как следует не отдохнут. Но копать было необходимо. Да и не хотелось мне, ко всему прочему, обращать на себя слишком много внимания, прося о выходном или о смене задачи. Эйфория, захлестнувшая меня вчера, когда я впервые всецело оценил спокойствие и красоту этого места сменилась страхом: осознанным и лежавшем вполне себе на поверхности страхом того, что меня отсюда выгонят. Нас отсюда выгонят. Уволят, как это бывает на обычной работе, отберут все выданные блага и отправят на все четыре стороны, пытать счастье на большой дороге. Я боялся и потому работал на износ. Да к тому же и перед усатым прорабом старался выглядеть бодрячком при случае. Полный абсурд: я был измождён, и меня от всего тошнило, но я нарочно принимал молодцеватый вид и изображал ответственное отношение к задаче, только бы не расстроить шефа. Только бы заслужить его спонтанную, брошенную невзначай похвалу, которая ненадолго приглушила бы страх и придала бы мне уверенности в том, что моё положение здесь прочно, и что выселение мне не грозит. Сложная гамма чувств, в общем. Хотя ситуация во всех отношениях простая, не стоящая и толики таких переживаний. Но такова уж моя натура.

Рядом со мной ямы копал ещё один паренёк. Вчера он тоже был здесь, и мы с ним обменялись только парой слов, да и то случайно. Когда мы познакомились, он представился, но имя его я не запомнил. Сегодня я решил исправить это недоразумение. Я заговорил с ним: отчасти из желания завести здесь новые знакомства, а отчасти из желания отвлечься на что угодно, кроме выдалбливания ям в холодной, промёрзшей за ночь земле.

— Привет, — сказал я.

— Привет, — ответил он.

— Слушай, забыл, как зовут тебя?

— Артём. А чё?

— Да так, ничё. Ты давно здесь?

— Не. Неделю где-то.

— А до этого где был?

— А ты чё расспрашиваешь? Тебе перепроверить что ли сказали? Я уж десять раз всё рассказал.

Артём говорил и не переставал копать. На этом наш разговор мог завершиться. Но очень уж мне было интересно, что там такого — и кому — он уже рассказывал десять раз. И очень уж мне хотелось побольше говорить и поменьше копать.

— Да нет, я просто так. Я тут сам недавно. Вернее, давно, просто в больнице долго пролежал.

— Фартануло считай. Чё за больница? Здесь?

— Ага, здесь. Медпункт деревенский или типа того.

— И как туда угораздило?

Я выложил новому знакомому всю свою историю, от начала до конца. Самому говорить меня тоже вполне устраивало: так и копалось как-то веселее, и время шло чуть быстрее. За весь мой рассказ мы выкопали по одной только ямке, пару раз прервавшись на перекур. Артём угостил меня сигаретой, и я решил, что невежливо будет отказываться. На первых нескольких затяжках кашлял я здорово и никак не мог взять в толк, зачем люди курят. На кой чёрт всасывать в себя дым, а потом задыхаться и отплёвываться? Но всё дело было в привычке. К середине своей первой сигареты я уловил суть этого тлетворного занятия, и у меня получилось даже поймать тот самый кайф, ради которого всё и затевалось. Этот кайф ненадолго придал мне сил: я решил, что если где-нибудь раз в час прерываться на такой вот перекур, который будет служить своего рода наградой за усердие, то и работа перестанет казаться таким уж тяжким ярмом. Артёма моя неопытность позабавила, как и мои наблюдения касательно кайфа и сочетания его с работой. Я вдруг ощутил, будто между нами рухнула какая-то невидимая стена, и дальше разговор наш пошёл ещё лучше. Артём, наконец, рассказал хоть что-то о себе, найдя для своего рассказа удачную отправную точку в моей истории.

— …и щиты там везде были исписаны, — говорил я, подходя вплотную к моменту аварии, после которой мы оказались здесь, — Да и стены — тоже. Про генерала этого было много написано, или кто он там…

— Полковник, — поправил меня Артём.

— А, точно, забыл.

— Что написано-то было?

— А, да всякое. «Старков — мразь» или типа того. И ещё кровью как будто: красная надпись была.

— Из пацанов кто-то, наверное, автограф оставил. Кто из города так и не вышел.

— Каких пацанов? — спросил я.

— Да не знаю я. Знал бы — сказал. Нас же не одна рота там была — несколько.

— В смысле «нас»? Ты тоже из военных что ли?

— Военных, х-ха… Ну да, — ответил Артём.

— И ты тоже город отбивал?

— Отбивал… Фарш крутил на отбивные.

Артём ухмыльнулся, и в ухмылке его промелькнуло нечто до крайности зловещее.

— Ну так… Так а здесь-то ты как оказался? — решил спросить я.

— Пришёл, ствол сдал и оказался, — ответил Артём, будто бы снова потеряв желание говорить.

— Так от Старкова ты, получается, ушёл?

— Получается, ушёл.

— А почему, если не тайна?