Записки мертвеца

Мы одновременно стали пересекать проспект и встретились примерно в его середине. Я мельком взглянул на Лопатина. Выглядел он неважно: видимо, их паре тоже пришлось попасть в передрягу, первым в которой на правах младшего по сроку службы оказался Лопатин. Затем ефрейтор и я направились по трамвайным путям в сторону дворов пятиэтажек.

Во дворах пятиэтажек оказалось пусто. Ни бутылка, брошенная в стену одного из домов, ни моё троекратное «Э-ге-гей!» не выманили ни одного заражённого ни из одного укромного места, которых, впрочем, при беглом осмотре здесь и не наблюдалось.

Назад мы вернулись ни с чем и обнаружили, что Лопатин с его напарниками уже на добрую сотню метров обогнали нас дальше по дороге.

— Ладно, пойдём за ними. Как нагоним — поменяемся обратно, — сказал ефрейтор. Я не стал спрашивать, зачем нам вообще меняться обратно: гораздо проще теперь будет идти так, как идём, без лишних премудростей.

Мы шли вперёд и миновали ещё один перекрёсток. На следующем повороте после него я увидел большую аптеку. Ту самую аптеку, возле которой решилась судьба Ириного отца. Я рассказал напарнику про ещё одни дворы, через которые я пробирался к дому Иры, и в которых встретил в своё время нескольких трупов, через которых я тогда еле пробился.

— Слыш, как давно это было? — спросил ефрейтор.

— Не знаю. Пару месяцев назад, может чуть больше.

— И ты думаешь, за пару месяцев они там не рассосались?

— Не знаю, — пожал плечами я.

— Я знаю: рассосались. Пошли давай, некогда уже, и так шагов на пятьдесят отстаём.

Избирательный пофигизм ефрейтора ещё больше разозлил меня. То ему не лень поменяться местами с другой группой и зайти чёрт знает, куда, чисто на всякий случай. То он махает рукой на целый двор, лишь бы побыстрее догнать Лопатина с тем парнем. Непостижимо, чёрт побери. Однако мне оставалось только молча согласиться с таким положением вещей и идти дальше.

Трупов на дороге стало заметно больше. Видимо, здесь бронемашинам пришлось ликвидировать самую большую орду на всём протяжении проспекта. Все мертвецы, ранее составлявшие её, лежали теперь кто навзничь, кто лицом в асфальт и жалобно стонали, словно бы моля о пощаде. Или о пуле, которая завершит их страдания и затянувшийся земной путь. Поверженные, разорванные на части и не представляющие теперь никакой опасности, ныне они скорее вызывали жалость, чем внушали страх. Помню, как боялся эту безликую, огромную толпу, маячившую на горизонте, когда проходил здесь ещё в сентябре. Теперь вся эта толпа лежит прямо здесь, у моих ног и просит меня оказать ей последнюю милость. Я смотрел на всех них и мысленно извинялся за то, что мне нужно беречь патроны.

Мы прошли ещё несколько десятков метров, и по правую руку от себя я, наконец, увидел Ирин дом. Увидел его с той стороны, с которой мне не суждено было увидеть его в прошлый раз. На меня снова нахлынули воспоминания из прошлой жизни. Как мы гуляли с Ирой где-нибудь до глубокого вечера, а после я провожал её сюда — вот прямо сюда! — и мы ещё очень долго стояли под её окнами, не желая друг друга отпускать. То были времена наших первых свиданий, первых робких объятий, первых признаний и первой подростковой влюблённости. Родина этих сладких воспоминаний теперь была навсегда осквернена тем, что происходило здесь последние сто с лишним дней, и тем, что должно было произойти неподалёку отсюда с минуты на минуту.

Отделения, шедшие следом, должно быть, добрались до места у последнего перекрёстка, где изувеченных трупов на земле стало значительно больше. Выстрелы стали звучать чаще, в конце концов начав сливаться в подобие очереди.

— Пошла жара, — дал свой комментарий ефрейтор, закуривая новую сигарету.

Я оглянулся и всмотрелся вдаль. И увидел, что жара и впрямь пошла, если жарой считать толпу хромоногих, но стремительных мертвяков, надвигавшихся на роту где-то там, далеко позади. Солдаты отстреливали бредущих на них трупов, но на подмогу тем прибывали всё новые и новые заражённые, выходившие и выходившие из каких-то раскрытых настежь — и, похоже, сломанных — ворот, напоминавших ворота зернохранилища или большого ангара. На меня напал приступ амнезии и одновременно — до боли острого желания немедленно, сию же секунду восстановить образовавшийся провал в памяти. Я хотел, но никак не мог вспомнить, что же находилось там, за этими воротами, прежде? Что же там… Рынок! Рынок, чёрт возьми! Точно! Вспомнив место, откуда волнами напирали на солдат всё новые и новые мертвяки, я на секунду возликовал. И лишь озадаченный взгляд голубых глаз ефрейтора вернул меня в реальность.

— Ты чё встал? Чё вылупился? — спросил он и тут же, развернувшись, увидел всё своими глазами.