Записки мертвеца

Напарник Лопатина заметно побледнел. Я обратил внимание на лужу крови под ним: она была огромной. Решив, что продолжать диалог сейчас бессмысленно, я кивнул Лопатину, и мы подняли раненого, взяв его под руки, и пошли назад, в сторону дворов, которыми я только что пришёл к ним. Затем мы оказались во дворе Ириного дома, и от него я совершенно точно знал дорогу до перекрёстка с аптекой. Оттуда мы должны были без труда найти путь к своим. Оставалось только миновать эту несчастную пару сотен метров.

Дворы, которыми мы шли, и которыми я уже проходил когда-то давным-давно, ничуть не изменились. Всё те же неуклюжие металлические гаражи, похожие скорее на неумело сваренные грузовые контейнеры. Всё та же убогая детская площадка с заржавевшими качелями. Всё те же одинокие мертвецы на ней, месящие ногами грязь и мокрый песок, перемежавшийся с подтаявшим снегом. На этот раз их было двое: женщина в испачканной ночнушке и старик, стоявший на месте как вкопанный, на значительном расстоянии от неё.

— Держи его, — сказал я Лопатину, имея в виду его напарника, который порядком ослаб и теперь даже не пытался самостоятельно держаться на ногах.

Старика я застрелил почти в упор. Женщина отреагировала на выстрел и пошла на меня, но поскользнулась на каком-то скользком бугорке земли и упала в грязь. Не дожидаясь, пока она поднимется, я подошёл к ней и добил её, когда она ползла ко мне в отчаянной попытке добраться до моей голени. Затем я вернулся к Лопатину, подхватил его потерявшего сознание напарника, и мы продолжили путь.

Когда мы вышли из дворов, то я заметил, что выстрелы стихли. Немного погодя мы дошли до перекрёстка и вернулись на проспект Второго сентября, не опасаясь более ни попасть под обстрел, ни попасть в лапы толпы с центрального рынка. Найдя наше подразделение, мы увидели, как они, держа оружие наготове, обходят место недавнего столкновения и, по всей видимости, подводят итоги стычки с трупами.

— Чисто! Глухо! Тут — все обнулённые! — рапортовал кто-то из командиров отделений.

— У нас тоже! — отвечал на это кто-то другой.

— А это кто?

— Стоять!

Последнее было уже обращением к нам. Мы повиновались и замерли на месте.

— Свои! — крикнул Лопатин, вдруг взявший себя в руки и снова обрётший способность говорить и, ко всему прочему, говорить первым.

— Кто «свои»?

— Барабанщики! — вновь первым ответил Лопатин, не дав мне даже возможности открыть рот. Ко всему прочему, вес тела своего напарника он как-то всё больше переваливал на меня, будто бы стремясь стряхнуть его руку со своего плеча, чтобы поскорее побежать к ребятам из роты.

Командиры и рядовые бойцы отделений, которые первыми заметили нас, подошли к нам вплотную, но не спешили снимать нас с мушки. Лишь когда подоспел капитан Смирнов, которого кто-то оперативно позвал, и махнул бойцам рукой, в нас перестали целиться наши же сослуживцы. Капитан смотрел на Лопатина и на меня строго и пристально. Я сразу понял, что нас ждёт неприятный разговор — скорее даже не разговор, а допрос. Лопатин этого не понимал. А может, понимал и потому стремился первым ответить на вопросы капитана, чтобы таким образом несколько смягчить его по отношению к себе.

— Что с ним? — спросил Смирнов.

— Ранен, та-щ капитан! — ответил Лопатин, глядя на командира виновато и заискивающе: чуть исподлобья.

— Где ещё один барабанщик?

— Не могу знать, та-щ капитан!

«Не можешь знать, так зачем рот открываешь?» — со злобой подумал я, всё больше и больше принимая на себя вес раненного.

Капитан прищурился, подошёл чуть ближе, а затем тихо, чуть ли не шёпотом и, кажется, на порядок более свирепо спросил, отчеканив каждое слово.

— Кто. Шёл. По левой. Стороне?

В один миг, я, наконец, понял, почему ефрейтору было так важно поменяться сторонами обратно. Если они, временно взявшие на себя нашу сторону улицы, сделают что-то не так, то в конце концов все их недосмотры и ошибки спишут на нас!

На этот раз нельзя было дать Лопатину заговорить первым. Это было ясно как день: пора было вернуть инициативу в свои руки. Но прежде, чем эта мысль прошла через мою голову и заставила придумать, что сказать капитану, Лопатин с его блаженной непосредственностью уже нашёл, что ответить. Едва его голос зазвучал в моём правом ухе, я понял, что сказанное им похоронит меня. Возможно — прямо здесь, на месте. Ведь ежу понятно: капитан по горячим следам ищет виноватых в атаке мертвецов с рынка. Тех, кто шёл впереди и не обнаружил этих заражённых раньше, чем рота, идущая следом, поравняется с ними. И того, кто шёл по левой стороне и проморгал орду на рынке, ждёт как минимум дисциплинарная рота. А как максимум — расстрел. Возможно — прямо здесь, на месте. Я почувствовал слабость в ногах. Частью от страха, а частью — от веса раненного на моём плече. Я хотел перебить Лопатина и вставить свои пять копеек, но не успел.

— Та-щ капитан, это…

Вдруг ноги мои стали пружинами, которую доселе крепко сжимали, а теперь — отпустили. Слабость ушла, и тот паренёк с простреленным бедром вдруг перестал висеть на мне всем своим телом.