Записки мертвеца

Бессильная ярость, в которой я пребывал, застлала мне взор, и я не видел дальше собственного носа. Вероятно, и не слышал ничего, кроме своих чёрных мыслей, посвящённых ефрейтору. В них я расправлялся с ним, расстреливая к чёртовой матери из пушки бронемашины, оставляя от него только кровь, разорванные органы и содержимое кишок, размазанное по асфальту. В реальности же прямо из-за поворота в конце арки ко мне брёл окоченевший труп, едва волоча ноги. Когда я заметил его, было слишком поздно: он уже был от меня в нескольких сантиметрах. Впрочем, я успел защитить своё лицо, выставив вперёд руку. Гнилыми, окровавленными зубами мертвец впился в моё предплечье. На мне было тёплое нательное бельё, китель и бушлат, поэтому я был уверен, что заражённый не мог прокусить одежду. И всё же, боль была сильной и в некоторой степени отрезвляющей. Я бы сравнил это с крепким щипком, которыми мы часто одаряли друг друга в детстве, во время наших бестолковых игр с бестолковыми правилами. Кто кого противнее ущипнёт, кто кого хлеще пнёт, кто кому больнее наступит на ногу, и всякая прочая ерунда.

Я отпустил автомат и выхватил нож. Шаги, приближавшиеся ко мне с другой стороны арки, стихли. А потом мертвец вдруг дрогнул и обмяк в один миг, мешком упав на землю. Гладкокожий ефрейтор загнал лезвие ему в череп быстрее, чем я смог вообще что-либо сделать. Быстрее, чем я успел сказать ему «спасибо», он взялся за автомат.

— Нет, нет, нет, стой! Он куртку не прокусил! Куртку не прокусил! Смотри! — я выставил руки вперёд, будто бы надеясь закрыться от пули, которую, как мне тогда казалось, ефрейтор уже вознамерился пустить мне промеж глаз.

— Рукав закатай! — сказал он, держа меня на прицеле.

Я взялся за рукав и глубоко вдохнул, прежде чем его засучить. Засучив его, я зажмурился и приготовился к худшему.

«Действительно, лучше так, чем с долгими прощаниями и по-идиотски бесконечным ожиданием конца», — успел подумать я до того, как что-то хлёстко ударило меня по голове.

То был подзатыльник, отвешенный мне ефрейтором, давно опустившим автомат и укоризненно смотревшим теперь на меня. Его голубые глаза глядели мне прямо в душу.

— Дебил ты безголовый! Соберись! Ещё раз такое выкинешь — в расход пущу, не думая! Трудно, думаешь, тебе потом ухо откусить и сказать, что это мертвяк сделал?

Я почувствовал себя беззащитным, но одновременно я был живее всех живых. Судьба в очередной раз доказала, что любит меня, дав второй шанс там, где для него, казалось, уже не осталось места. Я решил, что извлеку из всего произошедшего уроки чуть позже. Сейчас нужно кивнуть ефрейтору для вида и продолжать движение, держа теперь ухо востро и не отвлекаясь ни на что постороннее.

Мы прошли ещё пару сотен метров и оказались на перекрёстке с трамвайными путями, где я тоже уже бывал много-много дней назад. Я помнил, что где-то там, чуть поодаль, во дворах пятиэтажек я натолкнулся на пару мертвецов, пока шёл к Ире. Если эти мертвецы остались там, рассуждал я, то они, скорее всего, не представляют для нас большой опасности. Поворот в те дворы далеко, и мёртвые там, даже если и услышат шум выстрелов, всё равно не поймут, откуда доносится звук и не выйдут на проспект, чтобы неожиданно напасть на роту. Но я также помнил и суровое напутствие капитана Смирнова перед выходом, касавшееся проштрафившихся барабанщиков. Ефрейтор так и не рассказал мне, что делают с барабанщиками, подставившими подразделение своей некачественной работой. Но по всему было ясно, что ничего хорошего. Та сторона проспекта находилась не в нашей с ефрейтором сфере ответственности, а в ведении Лопатина с тем парнем, похожим на актёра из «Бойцовского клуба». Однако я подозревал, что так называемые барабанщики, как и все в этой армейской реальности, отвечают за свои провинности коллективно. Поэтому, если проштрафится Лопатин с его напарником, нам тоже придётся отвечать.

Прежде чем кричать другой группе барабанщиков через весь проспект, я решил изложить свои соображения ефрейтору.

— Там это… Чуть дальше заворот во дворы пятиэтажек. Я там был и мертвяков видел. Давно, правда, но всё равно. Чё делать? Сказать им, чтоб сходили?

— Далеко заворот?

— Метров пятьдесят. Вон, его видно.

— Пусть сходят тогда. Эу! — ефрейтор свистнул нашим коллегам с другой стороны дороги и сказал им, куда им нужно направиться. Они не поняли. Их силуэты, терявшиеся в дымке прошедшей здесь около получаса назад войны мотали головами из стороны в сторону и разводили руками с видом глубочайшего замешательства.

— Трудно им будет так, издалека объяснить, — заключил я.

— Да ну их лесом. Что один, что второй — балбесы деревянные. Сами пойдём. Эу! Слыш! Меняемся!

— А? — переспросил с той стороны дороги парень, похожий на того актёра из «Бойцовского клуба».

— Бэ! Меняемся говорю! Мы на вашу сторону! Пацан говорит, там во дворах мясо может быть, надо проверить.

— Так ты скажи, где — мы сами сходим!

— Вот баран, ей богу, — вполголоса выругался ефрейтор, — Так я объясняю, а ты не втыкаешь! Сами пойдём! Пацан, говорит, был уже там.

— Ну ладно!