Записки мертвеца

Вскоре капитан Смирнов вышел из кабинета с угрюмым видом и велел мне идти за ним. Я слышал про негласное правило армии, предписывавшее не отчитывать начальников при их подчинённых. Да даже если бы мы были не с капитаном, а с каким-нибудь сержантом из другой роты, с которым мы виделись бы впервые в жизни — всё равно. На старшего по званию нельзя было орать в присутствии младшего по званию, за исключением случаев, когда от посторонних ушей избавиться было никак нельзя. Поэтому-то полковник и выдворил меня, прежде чем сказать Смирнову всё, что он думает о нём и о качестве выполнения задачи, поставленной его подразделению. Хотя в чём проблема? Задача ведь выполнена, так или иначе. В любом случае, я не мог надеяться на то, что Смирнов, выйдя из кабинета, начнёт откровенничать и раскроет мне детали своего разговора со Старковым. Даже в мире оживших трупов такое относилось к разряду фантастики. Поэтому до выхода из штаба мы дошли молча. После Смирнов отправил меня в гостиницу, велев хорошенько выспаться. Вид у него был печальный.

Я вернулся в номер, который теперь был только наш с Ирой. Встретив меня на входе, она тут же принялась расспрашивать обо всём. Я рассказал ей только то, что знал, и то, что доподлинно слышал. Все свои умозаключения и предположения я решил оставить при себе. Потом она захотела услышать подробности дневного происшествия: как так вышло с Лопатиным и со всеми другими, и всё такое прочее. Я и рассказал. Она поведала мне о том, как они отбивались от толпы, возникшей перед ними откуда ни возьмись.

— Мне кажется, троих я как минимум шлёпнула тогда, — не без гордости доложила она.

Я шутливо погладил её по голове, мол, молодец, дорогая. Потом рассказал про тех, кого пришлось убить мне.

— Тебе как вообще, нормально в них стрелять? — спросил я, надеясь, что Ира скажет что-то отличающееся от того, что думаю по этому поводу я. Мне хотелось, чтобы у неё затряслись руки, чтобы она начала говорить о том, как это всё неправильно, и как она чувствует себя виноватой за каждую пулю, пущенную в голову заражённого. Мне хотелось, чтобы она напомнила мне, что мы стреляем по людям — хоть больным и безобразным, но людям, — что ей тяжело думать о том, что все эти мертвецы когда-то жили, грустили и радовались, как и мы, и что она не может отделаться от мысли, что всех этих заражённых, скорее всего, постигла та же участь, что и её родителей. И что все эти трупы на улицах тоже когда-то были чьими-то родными и близкими. И что их тоже кто-то когда-то любил.

Но ничего подобного она не сказала.

— Конечно. А как ещё? Либо мы их, либо они нас. Чем скорее всех победим — тем быстрее снова нормально жить начнём, — ответила Ира.

— Вот и я так думаю, — подытожил я.

Только выйдя из душа, я вспомнил про Лопатина. Про то, что был на свете такой человек и про то, что ещё сегодня утром он тоже дышал, думал и чувствовал. На мысли эти меня натолкнул всяческий личный скарб, разбросанный на его кровати. Там были какие-то ничтожные бытовые принадлежности: бритвенный станок, мыльница, туалетная бумага — всё то, что утром он не стал убирать к себе в тумбу, решив, что займётся этим по возвращении с развода или, на худой конец — с задачи. Но вышло так, что больше ни этим станком, ни мыльницей, ни туалетной бумагой никто не воспользуется. Человек ушёл, а вещи остались. Человек уходит, а вещи — остаются. Я вспомнил его лицо в момент, когда Смирнов направил на него пистолет. То было поистине лицо человека, оставившего после себя одну только туалетную бумагу. Мне хотелось вдоволь посмеяться над этой чёрной иронией судьбы. Но вместо этого я вдруг заплакал. Ира была в ванной, и я был счастлив, что она меня не видит. Я рыдал и одновременно торжествовал. Слёзы водопадом лились из глаз и скатывались по щекам ко рту, растянувшемуся в улыбке. Мне было горько, и я оказался настолько рад, что у меня вышло, наконец, выпустить эту горечь, что я не мог сдержать восторг, смехом лившийся наружу. Я не понимал, что со мной происходит, но чувствовал, что должен насладиться моментом. И мне хотелось навсегда остаться в этой минуте помешательства. Что-то подобное уже было со мной давным-давно, когда мертвецы едва не сожрали меня заживо в машине, за несколько сотен метров до Ириного дома. Только теперь я был не при смерти, но напротив — чувствовал себя живее всех живых.

Вскоре всё прошло. Я взял себя в руки, утёр слёзы и привёл себя в порядок. Затем — сгрёб в кучу всё, что осталось после Лопатина, и выбросил в мусорное ведро в общем коридоре. Когда я вернулся, Ира только-только вышла из ванной с мокрой головой, обёрнутая в одно лишь большое белое полотенце. И я вдруг вспомнил, что кроме нас в этой комнате больше никого нет. И вспомнил я об этом с упоением.

День 111

Мы не выспались, но, несмотря на это, утром чувствовали себя хорошо. Мы вовремя подоспели на завтрак. Я был готов начать уплетать пельмени, щедро посыпанные чёрным перцем, но подошёл капитан Смирнов и забрал меня с, пожалуй, единственного утреннего мероприятия, ради которого всё ещё хотелось просыпаться.