Записки мертвеца

Происходившее тогда видится мне теперь до крайности сюрреалистичным. Только представьте: человечество на краю гибели, мёртвые уничтожают живых, планету охватила эпидемия, поставившая цивилизацию на грань вымирания. И вот — мы посреди всего этого: всё так же стреляем друг в друга из-за… из-за чего? Что это было? За что погибли все эти люди там, на разъезде? Нелепая чушь, унёсшая разом несколько жизней — вот, что это было! Какие-то междоусобицы, интриги и заговоры на несущемся в чёрную, неродящую пропасть каменном шаре, с которого такими темпами совсем скоро исчезнет последний человек. Всё это не имеет смысла. Всё это бред, чушь и нелепица. Я не знаю, что мне сделать для того, чтобы та сцена в автобусе не стояла перед моими глазами в заключительные часы моей жизни, стремительно движущейся к завершению. Не хочется умирать вот так: пустым, без всякой надежды и веры в лучшее. Впрочем — пусть. К этому разговору мы ещё вернёмся позже, когда настанет время оставлять здесь мою последнюю запись. Сейчас лучше сосредоточиться на том, что было дальше.

Дверь со стороны водителя отворилась. Кто-то, кто её открыл, вывалил наружу изрешечённый пулями труп прапорщика и сам сел за руль. В прямоугольнике зеркала заднего вида, чудом уцелевшем во время перестрелки, я увидел лицо одного из людей в чёрном. Оно было бледным, а под глазами у мужчины были чёрные синяки. Звякнули ключи, всё это время торчавшие в замке зажигания. Затем с хрипом, нехотя, завёлся мотор. Наш новый водитель включил передачу, и мы тронулись, оставив позади ещё одно место преступления.

— Дыши, дыши. Вот так! Потихоньку, — приговаривал Лёха, нависая над раненым мальчуганом.

— Ему плохо? — спросила у него девочка девяти лет, первая среди всех прочих отошедшая от шока после перестрелки.

— Плохо, — подтвердил Лёха.

— В него попали?

— Попали, — снова ответил он.

— Зачем по нам стреляли? — спросила она.

— Н-н… К-к-ха!.. — Лёха снова зашёлся кашлем и не смог ничего вразумительного ответить на вопрос девочки. Впрочем, кашель тут был ни при чём: едва ли он выдавил бы из себя хоть что-нибудь в ответ на это, даже если бы был здоров.

Автобус разгонялся до всё более и более экстремальных скоростей.

— Все живые? — впервые за всё время после того, как мы уехали с развилки, спросил наш новый водитель.

Я сел на сиденье прямо за ним и вполголоса сказал ему:

— Мальчика ранило.

— Сильно?

— Сильно.

— Куда?

— В бок.

— Левый, правый?

— Правый.

— Кровь изо рта идёт?

— Идёт.

— Плохо. Плохо… Твою мать! Успокой там их как-то. Скоро на месте уже должны быть. И это… На вот, — водитель в чёрном снял с пояса рацию и зачем-то отдал её мне, — Кнопку нажми.

Я взял рацию. Она была липкой и покрасила мою руку в красный, едва я коснулся её.

— Какую кнопку?

— Сбоку.

Я нажал на кнопку, и рация издала короткий звук, после которого водитель заговорил:

— Вохр, Вохр, это Броневик, приём.

Ответом водителю была тишина. Я отпустил кнопку, и рация снова пискнула.

— Ещё раз нажми, — заметно раздражаясь, велел водитель.

Я сделал как он сказал.

— Вохр, Вохр, это Броневик, приём!

— …это Вохр, — запоздало откликнулись с другой стороны, едва я снова отпустил кнопку, — Что там, приём?

— В замес попали, — ответил водитель, — Двое — минус. Остался я, парень из Северного и тот старковский пацанёнок. Ранен в живот, смертельно, час-два протяну. Малого одного зацепило. Тоже нежилец.

— Рот закрой там, урод! — в ярости крикнул Лёха, готовый, казалось, вскочить и выхватить руль из рук водителя, выбросив его самого прямо на дорогу.

— До Надеждинского где-то километров пятнадцать-двадцать, — как ни в чём не бывало продолжил водитель, — Как действовать дальше, приём?

— Газ в пол и в Надеждинское. За пацаном следите, чтоб не умер. Если умрёт — добейте, иначе сожрёт вас там. Что за замес? Как так получилось, приём?

— Патруль. Сказал, что про автобус не в курсе. Что со Старковым на прямой линии. Личный его наряд, видать. Водила выстрелил, когда патрульный полкану звонить начал. Потом — перестрелка. Наряд убит. Водила — прапор — убит. Молодой, который со мной был, убит. Про остальных сказал уже, приём.

— Н-да, засада… Ладно, пока по плану. Главное рацию Гросовскому довези. Как довезёшь — сам в больничку иди или в медпункт, или что там у них. Приём.

— Понял, принял, конец связи.

Я отпустил кнопку и вопросительно посмотрел на водителя в чёрном, желая узнать, что мне дальше делать с рацией.

— Положи на приборку пока, — сказал он мне, посмотрев на меня через зеркало заднего вида, — Иди там, детвору успокой. Скажи, мол, скоро на месте будем. И это, слыш…

Водитель понизил голос до шёпота и чуть придвинувшись ко мне продолжил:

— Когда пацанёнок раненый умрёт… Знаешь же, что будет?

— Знаю, — ответил я.

— Когда умрёт — сразу мне говори. Там разберёмся.

— Понял.