Записки мертвеца

Он не сказал «если умрёт», но сказал «когда умрёт» — дважды, — и меня это ничуть не смутило. Не нужно было быть медиком, чтобы понимать: парнишка обречён. От нас ему точно не получить квалифицированной первой помощи. А если это помножить ещё и на тряску в несущемся на полной скорости автобусе, то тут даже Лёха, полагаю, мог бы смириться и признать очевидное. Но он ни за что не смирился бы и не признал, потому что любил этого несчастного мальчишку, как любил всех этих ребятишек, бок о бок с которыми он провёл три с лишним месяца. Они были смыслом его жизни: причиной, по которой он до сих пор дышал. И теперь причин дышать для него постепенно становилось на одну меньше.

Я вышел к ребятам и поймал на себе их взгляды, полные слёз, ужаса, отчаяния и полнейшего непонимания происходящего. Ребята, должно быть, за последние три месяца с небольшим худо-бедно смирились с существованием живых мертвецов, охотящихся за их плотью. Но взять в толк, откуда вдруг взялся град шальных пуль, под которым они оказались только что, им было не под силу. Зачем это случилось с ними? Почему эти взрослые, отличавшиеся друг от друга разве что цветом одежд, начали друг в друга стрелять? За что один из них начал стрелять прямо по ним: по автобусу? Что они такого сделали и кому, раз с ними решили вдруг так жестоко расправиться? Сейчас им никак нельзя втолковать, что всё это было одной большой случайностью. Сейчас им всем кажется, что мир отчего-то захотел их крови, и они, задыхаясь от страха, судорожно пытаются осознать теперь, почему вдруг так произошло.

И вот он — я. Стою перед ними, и вопиющие взгляды их обращены ко мне. Что я могу сказать им? Как могу их успокоить? Могу ли я вообще это сделать? Я ощутил глубочайшую беспомощность, и в то же время — способность прямо сейчас сделать хоть что-то важное, сделав прежде прочего усилие над самим собой. И я сделал ничтожно мало, но был горд, потому что я совершенно точно сделал всё, что мог.

— Ребята, всё закончилось. Больше никто ни в кого стрелять не будет. Никто не хотел вам навредить — большие дяди стрелялись между собой, и вы тут ни при чём. Вашего друга задело, но зато он теперь как настоящий Рембо! Первая кровь!

«Господи, что за чушь я несу!» — подумал я и продолжил.

— В деревне, куда мы едем, хороший врач. Он вашего друга вылечит. Если кто-то болеет — вас тоже вылечит. Я, когда сам туда приехал, вообще ходить не мог и на ногах стоять. Месяц в больнице лежал там! Но вот — живой, здоровый. Всё будет хорошо, ребята! Всё будет хорошо.

В конце концов, я начал просто повторять одну и ту же фразу: «Всё будет хорошо, всё будет хорошо, всё будет хорошо». Удивительно, но именно она сработала лучше всего. «Всё будет хорошо» — вот то единственное, что им нужно было услышать. Нужно было, чтобы кто-то большой и взрослый сказал им это, пообещал им это. И нужно было также, чтобы этот взрослый сам верил в это.

И я верил.

Верил, не зная ещё, что никто из них не доживёт до завтра.