Записки молодого варшавянина

Конечно, я не отказал ей и неделю спустя проводил ее к одному коновалу, которого мне порекомендовали товарищи. Он принимал на Краковском Предместье и вовсе не делал секрета из своего нелегального в то вре­мя занятия: разве немцы могли иметь что-нибудь про­тив умерщвления плода каких-то поляков? Это лишь об­легчало их собственный труд. Тереза отправилась туда как на казнь. К счастью, в городе шли облавы, и нам пришлось добираться кружным путем, так что, когда мы уже оказались у цели, времени для траурных цере­моний не осталось. Я просто не отдавал себе тогда отче­та, каким психическим потрясением может оказаться аборт для девушки такого склада, как Тереза. Ее угне­тенное состояние я принял за одну из форм женской истерии: в эпоху внезапных смертей удаление плода не могло казаться мне величайшей трагедией.

Коновал встретил нас радостной ухмылкой. Несмот­ря на то, что еще не пробил полдень, от него несло водкой. Когда я представил ему жену, он понимающе подмигнул мне и повел к себе отчаянно взглянувшую на меня Терезу. В приступе алкоголической эйфории он да­же обнял ее за плечи. Хоть в данном случае я страдал за грехи покойного и все это не должно было бы волно­вать меня, я очень тяжело прожил последующие два часа. В голову мне приходили самые ужасные мысли, хотя люди, имевшие дело с хозяином этого дома, пре­дупреждали меня, что он, как правило, оперирует в нетрезвом состоянии, но ему все чрезвычайно хорошо удается, о чем свидетельствует факт, что он богатеет и покупает под Варшавой один земельный участок за другим.

Я выскочил на улицу и начал кружить по городу без всякого смысла и цели, мысленно молясь всем святым, потому что перед глазами у меня неотступно стояла бледная как призрак Тереза. Время тянулось бесконеч­но, и я продолжал бегать по кругу: Краковское Пред­местье, Новый Свет, Ордынацкая, Коперника, Карася — рядом с прежним Польским театром, где теперь играли только для немцев «Веселую вдову», и, наконец, по Обо­зной снова до Краковского Предместья. Выскочив в оче­редной раз с Обозной, я лишь минуту спустя сообразил, что попал в самую гущу облавы: жандармы запихивали мужчин в фургон. Пути к отступлению не было, и я, не замедляя шага, прошел по опустевшему тротуару через кордон молодчиков из Баварии или восточной Пруссии, стоявших ко мне свиной. Никто не остановил меня — ведь Тереза нуждалась во мне! Вскоре мне удалось най­ти извозчика, которому я пообещал кучу денег, если он подождет нас, и подъехал к дому доктора.

Тот вышел ко мне в коридор со своей пьяной ухмылочкой на лице.

— Женушка еще лежит,— сообщил он.— Все про­шло прекрасно, она большой молодец, поздравляю вас с такой красивой и изящной подругой. Но в будущем все-таки будьте поосторожнее и уж не вздумайте пользо­ваться нынешними презервативами. Это же эрзацы, они все лопаются! У меня из-за них руки от работы не­меют…

Он засмеялся, а меня затошнило. Я сунул ему день­ги, он ушел и через минуту вывел Терезу. Она была очень бледна и еле передвигала ноги. Я взял ее под руку, и мы сошли вниз, медленно ступая со ступеньки на ступеньку. В пролетке она полулежала, тупо глядя вдаль, а я держал ее за руку, и так мы проехали весь Новый Свет. Помню, шел густой снег, на самом углу Иерусалимских аллей вермахтовский «вандерер» сшиб рикшу с пассажиром и на мостовой лежали два тру­па — жертвы гололедицы, неудачники военных времен, закончившие жизнь так нелепо... Тереза ничего этого не видела. Я поднял воротник ее пальтеца, чтобы ей не было холодно. Жандармы уже набили фургоны людьми и исчезли. Когда мы доехали до дома, я помог ей до­браться до квартиры. Она заглянула в комнату матери, обычным голосом сказала (мать ни о чем знать не дол­жна была!), что в городе уже все спокойно, и, наконец, дотащившись до своей комнаты, рухнула на тахту. Я немного посидел возле нее, но меня еще ждало мно­жество встреч, так что надо было бежать дальше. Мы говорили только о делах, я приказал ей, как советовал коновал, лежать три дня в постели.

— Смотри, буду проверять ежедневно! — предупре­дил я.— Я не позволю тебе лишаться здоровья из-за…

Я не докончил фразы. Она молча посмотрела на ме­ня, и я почувствовал, что благодаря этому чертову самаритянству очень выигрываю в ее глазах. Это был жалкий способ завоевания женщины, требующий невероятной терпеливости, самоотречения, подавления в себе естест­венных рефлексов, против чего бунтовала вся моя нату­ра. К несчастью, я втюрился в Терезу по уши. Меня вдруг охватила злость.

— Спасибо тебе, Юрек,— сказала она, кладя свою руку на мою.

— Хуже нет связываться с девицами, у которых есть принципы! — проворчал я со злостью.— Обязательно вляпаешься в какую-нибудь идиотскую историю!

И, спустив таким образом с небес благородную драму Терезы, я с достоинством удалился. На следующий день я принес ей цветы, купленные на взятку, которую получил в парфюмерном магазине.