Записки молодого варшавянина

Мне не хотелось делать обобщений по поводу нашего положения, и неудобно было вслух обвинять в пораже­нии командование. Все мое существо бунтовало против смерти, и я не хотел верить в нее, несмотря на свои иронические разговорчики. Когда первого августа около двух часов дня я мчался на велосипеде, чтобы поспеть к месту сбора повстанцев, я мечтал только пережить ближайшую ночь. Казалось, что мы или сразу завладе­ем Варшавой, или сразу погибнем. Тем временем воз­никла идиотская ситуация: шла к концу восьмая неделя восстания, а смерть все еще была впереди, все еще под­жидала нас. Притаившись, она то и дело выхватывала кого-нибудь, пожирала одного, но пробегала мимо дру­гого, все еще продолжая забавляться игрой в эту злове­щую лотерею.

В течение этих недель немцы занимались тем, что, несмотря на небольшой гарнизон, систематически, по плану, улица за улицей разрушали Варшаву. Они рабо­тали с утра до вечера, не жалея снарядов, бомб и мин. Трудно сказать, сколько бы времени им потребовалось, чтобы сровнять с землей миллионный город, пользуясь старыми средствами разрушения (атомная бомба тогда только дозревала в лабораториях). Если бы не осложнения на фронтах, они, вероятно, разделались бы с го­родом за неделю. Средства для разрушения Варшавы были наспех выделены из прифронтового резерва, где и так всего было в обрез. Сюда перебросили артилле­рию, минометы, авиацию и всевозможные подразделе­ния второго эшелона: от жандармов и саперов до сня­тых с самолетов летчиков, а также отряды власовцев, украинских, литовских, латвийских фашистов. А вчера наши линейщики на Пулавской прочитали на рукаве мертвого блондина надпись: «Герман Геринг».

Значит, немцы оттянули с фронта танковую дивизию «Герман Геринг»! Она должна была с ходу проутюжить город танками, используя внезапное затишье на Висле, ликвидировать этот мелкий варшавский инцидент и про­следовать дальше для выполнения более важных задач.

Взгляните на гигантский размах Восточного фронта и на город Варшаву, сдавленный между огромными ар­миями. Тридцать тысяч сопляков вздумали нарушить гармонию мировой стратегии! «И лишь Варшава над твоей глумится силой!» — писал сто одиннадцать лет назад великий романтик. Но теперь ее можно было раз­рушить до основания.

Варшавское восстание грызло немцев как слепень, который впился в зад и высасывает кровь, отчего зад и зудит и болит, а убить слепня нельзя, потому что руки и ноги все время заняты, все мышцы до предела напря­жены, но тело все равно ползет назад под напором си­лы, удержать которую оно не в состоянии. Едва напор этот хоть на минутку ослабнет, высвободившаяся рука хлопнет по заду и раздавит слепня. Так выглядело наше положение.

На Круликарню должны были наступать танки диви­зии Германа Геринга — героя первой миррвой войны (двадцать две победы в воздухе), человека Ренессанса, изверга, который любил напяливать на себя лиловое ки­моно и красные чулки, вора, который крал произведения искусства, Петрония гитлеризма, занятого игрой в раз­ложенную на полу детскую электрическую железную дорогу, гордеца, рейхсмаршала и «великого егеря», вто­рого человека режима и его шута.

Увы, танки «пантера» были не шутовскими, а гроз­ными, последней, 1943 года, модели: вес 45,5 тонны, толщина лобовой брони 120 миллиметров, пушка — 75 мм с большой начальной скоростью, мотор 600 лошадиных сил, великолепнейшее достижение этой войны, верх немецкой техники, экипаж — пятеро парней, люди быва­лые, в Европе не новички, но удивленные, поди, этим наступлением на дымящийся город тут же за их линией фронта, где в них стреляют засевшие в развалинах ис­худалые бандиты с пылающими глазами, а из подвалов выползают ослепшие дети. Они готовились сейчас к охо­те в этих развалинах-джунглях так же, как их безза­ботный патрон — к охоте на крупного зверя в своих ле­сах близ Берлина.

— Это же ты говорил, что умирать, мол, надо со смыслом, а? — снова заговорил вагоновожатый.— Ды­му-то мы на весь свет напустили, а толку что? Ладно уж, если б это на войну повлияло, а так... И вообще, что у нас имеется против нынешних бомбардировщиков, танков, минометов? Не старомодные ли мы среди ихней техники? Я лично, пан поручник, так думаю: хотя нашу отчаянную борьбу, может, кое-где и отметят, но в душе-то они только посмеются над нами. Вот, скажут, поляки психованные! Жертвуют собой и столицей своей почем зря, без всякого понимания политической и стратеги­ческой обстановки. Ведь просто так погибают, чтоб только доказать, какие они разэтакие смельчаки... И это на самом, можно сказать, пороге победы!

— Мы с тобой, Овца, слишком давно знакомы, чтоб я тебе пытался внушить казенный оптимизм,— сказал я.— Да, у нас нет шансов на победу, но ведь мы не можем судить объективно! Мы смотрим с близкого рас­стояния, а большое по-настоящему видно только с соот­ветствующей дистанции. И может, именно это восстание окажется великой датой в нашей истории…