Записки молодого варшавянина

Я быстро шел вдоль улицы меж двойного ряда де­ревьев, не желая больше жить как заяц. Это заячье состояние с его постоянной беготней и попытками удрать было больше нестерпимо. Да я и не нашел бы при всем желании ни единой дыры, ни единого уголка, которые могли бы дать надежное укрытие от этого дождя из снарядов всевозможных форм, видов и калиб­ров, от этой сверхсовременной техники убиения Anno Domini 1944, а потому следовало плюнуть на все и ша­гать напрямик, с высоко поднятой головой. Впрочем, я был зайцем вооруженным, при мне был «вальтер» ка­либра 7,65, подарок Густлика ко дню рождения в про­шлом году, так что я мог убить врага на расстоянии полутора десятка метров, если б он пожелал настолько приблизиться ко мне. Теперь-то уж нигде не было ни души, но я по-прежнему не собирался пригибаться, хотя такого обстрела я еще до сих пор не видывал, а беготня под шрапнелью во время обороны Варшавы казалась мне теперь столь же безопасной, как прогулка по пло­щади Св. Марка в Венеции.

За эти пять лет враги добились огромных успехов в усовершенствовании методов разрушения столиц. Ко­гда я перебегал через маленькую площадь позади боль­ницы сестер эльжбетанок, снова взревели «коровы» — это означало, что сейчас на нас обрушится очередная серия мин. В последнее время мы стали бояться их больше, чем авиабомб, потому что от них напрягался воздух и дома вокруг раскалывались даже от одних взрывных волн. И все же я шел дальше, ожидая взры­ва. Бабахнуло через несколько секунд после рева, за­дрожала земля, заходил ходуном воздух, взрывная вол­на швырнула меня на могилу капрала Яцека с такой силой, что некоторое время я лежал с ощущением пол­ной пустоты в голове.

Эту могилу мы выкопали возле других могил пять недель назад, когда жертв было еще немного и мы да­же могли дать прощальный салют из трех винтовок. Нам было не жалко трех патронов, потому что капрал Яцек, парень с улицы Радной на Повисле, четыре года был подпольщиком, всегда готовым выполнить любое задание. Жадный к знаниям, этот рабочий электростан­ции теперь наверняка был бы выдающимся инженером или строителем крупных турбоагрегатов. Убитый снаря­дом из танковой пушки, он был похоронен по высшему классу — в гробу из досок, а Тереза и другие девушки приносили ему на могилу свежие цветы из близлежа­щих садиков.

Придя в сознание, я почувствовал себя оглушенным и разбитым. Рядом с могилой Яцека зияла огромная воронка от бомбы, поглотившая несколько соседних мо­гил. Какие трудности с установлением личности погиб­ших придется претерпевать тем, кто будет выкапывать кости на улицах в скверах! Я стряхнул о себя комья мокрой земли и побежал к вилле, где находился штаб. Домику этому уже несколько раз досталось: второй этаж весь продырявлен, ни одной оконной рамы, ни одной двери на месте. В подвале было людно, но я сра­зу же увидел своих ребят, выполнявших здесь роль связных.

В углу на лавке сидел мой друг Густлик, от него нестерпимо воняло. Его резиновые сапоги, брюки и курт­ка были облеплены слоем зловонной жижи из канализационных каналов, а землистое лицо ничем не напоми­нало румяную физиономию парня в гитлеровском мун­дире, развалившегося на тахте в роскошной квартире на Аллее Пшиятюл. Он почернел и исхудал от недоедания и недосыпания. С первых дней восстания Густлик изыскивал в подземных каналах новые проходы к цент­ру города, единоборствуя с врагом, который бросал в люки динамит, гранаты, бомбы и вообще все что мог, чтобы прервать связь с центром. Электротехник из Силезии стал героем темноты и ночи. Сейчас, несмотря на грохот и взрывы, он боролся со сном, с трудом подымая тяжелые веки.

— Чего спать не идешь?— спросил я.

— Сейчас обратно в Срюдместье с донесением пота­щусь.

— Рад тебя видеть целым, Густлик.

— Да, нынче оставаться целым не просто, сам зна­ешь,— улыбнулся он.

— В случае чего сможешь снова влезть в ту шкуру, — пошутил я.— Выйдешь из канала и начнешь кричать: «Не стрелять! Я немец! Спасите меня!»

— Пусть сами спасаются, у меня есть пистолет и три гранаты,— Густлик почесал лоб.— Поспать бы вот… Хотя бы часика три…

Мы спокойно переждали минометную очередь, от которой так тряхануло стены, точно они были из фанеры: постоянная опасность притупила страх. Я стряхнул с себя пыль и открыл дверь в большое помещение. Майор, освещенный карбидными лампами, говорил по телефону, Это означало, что какую-то из линий моим ребятам все же удалось восстановить.

— …хорошо. Пришлю взвод с противотанковым гранатометом... смотрите только, чтобы вас не засыпало. Что?! Что?! Вот черт…

Он отложил трубку и заметил меня.

— Обрыв. — сказал он спокойно и позвал: — Связной!

Связной явился немедленно. Это был один из моих ребят, блондинчик с детским личиком, выращенный на пуховых перинках, единственный сынок богатых родителей — владельцев мармеладной фабрики. Теперь это был перепачканный в крови и грязи малый, с одной щеки у него была содрана вся кожа. Он улыбнулся мне. Майор быстро писал приказ.

— Беги, парень!— сказал он.

Блондинчик схватил бумажку и побежал. Больше я его никогда не видел.