Записки молодого варшавянина

Вообще наша вилла оказалась в центре событий. Все пушки и тяжелые минометы, прозванные нами «корова­ми» за рев, который издавали в полете их мины (их мы тоже называли «коровами»), лупили то по Пулавской, то по Аллее Независимости, то по Воронича и Круликарне, то прямо в серединку, то есть по нашей вилле. Особенно сильный дым стоял сейчас над Круликарней, потому что ее молотили перед броском притаившихся «пантер». Я стоял на стремянке, высунув голову в оконце, а вокруг лопались крыши, взвивалась вихрем чере­пица, носились в воздухе обломки ветвей. От одного только грохота человека вполне могла хватить кондраш­ка. Пришла наша очередь, и теперь из Срюдместья могли наблюдать, как стервятники кружат над нашими до­мами, из которых валят клубы дыма разного цвета. Сейчас штукас как раз снова поднимались с Окентя и взмывали ввысь, как на параде: первый, второй, тре­тий, четвертый, пятый, шестой — вот они легко качну­лись в воздухе и помчались прямо к моему маленькому чердаку.

Они разделились на две группы — первая пошла над Пулавской, должно быть, к Круликарне, а вторая подле­тела прямо к нам, и ее ведущий уже кинулся, как яст­реб, в пике. Завывая, он с изящным и грозным провор­ством падал прямо на меня, и мне уже были хорошо видны три бомбы у него под фюзеляжем — одна боль­шая посредине и две маленькие по бокам, а также дула пулеметов. Я не выдержал напряжения, этот вой сбро­сил меня со стремянки, тень самолета пронеслась над крышей, совсем близко, снаружи раздался вой и ужаса­ющий свист, домик подскочил вместе с воздухом, посы­пались остатки черепицы. Бомбы, конечно, упали где-то рядом. Я встал, отряхнулся, снова изобразил на лице отвагу и с достоинством спустился в подвал.

— Все линии нарушены! — доложила Тереза с оби­дой в голосе.— Что ж, мы так и должны сидеть здесь, у этого коммутатора?

— Да, должны! Пока я не дам приказа выйти отсю­да! — обозлился я.— Овца!      |

Овца подошел ко мне, попытался улыбнуться.

— Я послал линейщиков,— доложил он.— Они дол­жны вот-вот объявиться.

Я представил себе работу линейщиков. С количест­вом убитых теперь уже никто не считался (а впрочем, кто и когда с этим действительно считался?). В первый день восстания ребята с пистолетами в руках атаковали дома, ощетинившиеся дулами автоматов и пулеметов, и падали на мостовую, не успев даже швырнуть гранату. Теперь, на пятьдесят пятый день восстания, никто не помышлял о капитуляции: до сих пор она означала только расстрел у стены.

— Что ж, хорошо,— ответил я.— Именно теперь связь особенно необходима.

Я подумал о ребятах, которые отправились латать линии. Еще совсем недавно они спали здесь в углу. Кто из них доживет до вечера? Это были главным образом семнадцати- и восемнадцатилетние юноши, пришедшие к нам уже во время восстания. Один из них, рядо­вой Улик, застрявший дома из-за высокой температуры, был вместе с матерью схвачен шаулисами в эсэсовской форме, когда те окружили дома по всей улице. Вместе с другими жильцами шаулисы загнали его с матерью в подвал, куда затем бросили через оконце фосфорные бомбы и гранаты. Мать прижала его к полу своим те­лом. Наполовину сожженная, она умерла, но спасла его от огня, и ночью он дополз до наших позиций. Теперь Улик и его товарищи отправились в это дрожащее пек­ло. Отвечал ли я за их жизнь? В тот момент я об этом не думал. Мы погружались в ад постепенно, в течение пятидесяти пяти дней, испытывая то отчаяние, то на­дежду, не переставая мечтать о помощи и подкреп­лении.

— Подожди,— сказал я Терезе.— Пойду к командо­ванию.

— Слушаюсь! — сухо отчеканила она.

Меня не утешала мысль о том, что вот сейчас бомба может свалиться на нас и мы погибнем здесь, в этой котельной — несчастные, красивые, молодые возлюблен­ные, так и не успевшие замарать утехами плоти весен­нюю чистоту чувства. Увы, среди этой бойни мы ни у кого не вызвали бы сочувствия, а закон больших чисел обрек бы нас на безымянность, затерянность среди мно­жества жертв. Мной овладело дикое отвращение к та­кой смерти. Я уже пять лет играл в эту лотерею, но теперь вероятность полного проигрыша весьма и весьма увеличилась.

Взбешенный, я выбежал на улицу и, нырнув в самую гущу гула, свиста и грохота, шел, даже не пригибаясь, потому что из окошка могла смотреть Тереза. Впрочем, все попытки укрыться от стального дождя все равно бы­ли бессмыслицей, ведь эти пушки и минометы метили не в меня, они просто стреляли в заданный квадрат — по всему нашему району. Под прикрытием пятиэтажных домов вдоль Пулавской торопливо продвигался, направ­ляясь, по-видимому, к Круликарне, небольшой отряд.

Невысокий парнишка с противотанковым ружьем на плече, бежавший в реденькой цепочке предпоследним, вдруг перекувырнулся и застыл на месте. Тот, что бе­жал сзади, в одну секунду нагнулся над ним, схватил противотанковое ружье, оттолкнул упавшего к стене и помчался дальше.