Записки молодого варшавянина

— Это что значит?! Тебя отпустили?!

Я бы вам, пан поручник, не пожелал, чтобы вы в этой больнице лечились,— неохотно ответил он.— Луч­ше уж тут, среди своих концы отдать. Спасибо вам, ре­бята.

Ребята щелкнули каблуками и направились к комму­татору. Тереза помогла вагоновожатому улечься на матрасе.

— Водочки маленько не найдется у тебя? — спросил он Терезу.

— Не будет тебе никакой водки! — рявкнул я.

— Я ему дам чаю,— сказала Тереза.

Она взглянула на меня как-то понимающе и нежно, чувствовалось, что ей хочется восстановить со мной кон­такт, прерванный за столом. В этот момент у меня не было ни малейшего желания поддерживать какую бы то ни было беседу даже с ней. Куда больше мне хоте­лось лечь на живот и немножко отдохнуть, но я не мог ребе позволить этого. Время близилось к четырем, и взрывы слышались все реже, потому что «пантеры» уже добыли свою сегодняшнюю порцию пищи, сожрав Круликарню и несколько домов на Пулавской, а также над­кусив школу, но завтра они со свежими силами набро­сятся на следующие жертвы и, по всей вероятности, встретятся с танками, которые притаились для прыжка на бастионы у Аллеи Независимости. Встреча одних «пантер» с другими произойдет, по-видимому, где-то около нашего подвала и завтра от нас ничего не оста­нется, разве что мы успеем смыться на север, как сове­товал Витольд, за улицу Одынца и парк Дрешера, укрывшись в каком-нибудь из высоких домов позади Пулавской, где-нибудь на Балуцкого или Шустера, и это будет последнее место нашего укрытия.

Я снова взял трубку и стал слушать, что говорит майор, который как раз отдавал приказы командирам участков. Оперируя профессионально-штабной термино­логией, он планировал перегруппировку и контратаку. По тому, как правильно, умно и логично он передвигал боевые группы и продумывал позиции, подготавливая ночные действия, план которых излагал сейчас, видно было, что он хорошо знал свое дело. Кто-нибудь, не зна­комый с положением на местах, мог бы подумать, что майор располагает крупной тактической единицей, ко­мандуя по меньшей мере дивизией, которая способна вести наступательные действия, дать отпор противнику или даже уничтожить его. Я слушал голос майора, и мной овладевало спокойствие. Я даже забыл на минуту, что эти боевые группы с самыми различными кодовыми наименованиями — всего лишь горстки смертельно уставших ребят, палящих из своего жалкого оружия по броне двенадцатисантиметровой толщины, отчего на стальной поверхности танка вспыхивают лишь веселые искорки — горестное доказательство меткости выстрела. Я отложил трубку, спокойный голос майора вселил в меня надежду, что еще не все потеряно: мы отразим атаки «пантер», к нам подоспеет какая-нибудь помощь, нас сверх головы обеспечат оружием, и мы продержимся на этих нескольких улочках до прихода русских. Эта наивная эйфория продолжалась лишь до нового взрыва мощной мины.

Иоанна закричала:

— Обрыв на линии к «Еве»!

— Пошли, Тереза! — сухо сказал я. Я мог бы послать ребят, которые привели вагоновожатого, мог бы вызвать еще одну пару линейщиков, которые запропастились где-то на Шустера, на автоматической станции, введенной в действие в августе и уже разбитой «коровами», но я почувствовал,  что именно сейчас я сам должен выйти на улицу и именно вместе с Терезой устранить обрыв на линии. Такое уж я назна­чил ей свидание. Тереза радостно взглянула на меня и схватила аппарат, я забросил за спину сумку с инст­рументами. Обоим ребятам я приказал охранять наш центр связи, вагоновожатый же погрузился в сон и не заметил нашего ухода.

На улице стреляла только артиллерия — в сравнении с утренним адом это казалось легкой щекоткой. Начина­ло смеркаться, дождь перестал, но тяжелые тучи висели над головой, а холодный ветер напоминал об осени. По­года тоже требовала от нас конца нашей затеи, ибо как думать о боях, если вокруг холод и сырость, нет топли­ва, а мы сидим в разбитых домах без окон и одеты в одни комбинезоны из перкаля? Пора было умирать.

Мы шли с Терезой вдоль змейки провода к Аллее Независимости. Я двигался медленно, мелкими шажками, потому что мой зад не дремал. Провод был протянут вдоль забора и часто пропадал в зарослях дикого ви­нограда. Теперь можно было разогнуть шею и осмот­реться вокруг. Эта часть города, до недавнего времени бывшая почти сплошным цветущим садом, где среди зе­лени алели черепичные крыши, сейчас выглядела как обглоданный скелет и, вся изрытая воронками, была черной от дыр, серой от развалин и коричневой от голых ветвей. Мы шли с Терезой молча, взволнованные этой картиной агонии. Обрыв пришлось исправлять на улице Вейнерта, где кабель был развешен на деревьях и мо­тался, оборванный, по обеим сторонам улицы. Увы, моя рана не позволяла мне влезть на дерево.