Записки молодого варшавянина

Немцы тогда как раз взорвали мосты на Висле. Сра­зу же после этого 9-й полк 1-й Польской армии пере­правился на лодках через Вислу, в районе Чернякова и занял там плацдарм. Ночью советские «кукурузники» сбрасывали нам противотанковые ружья и продоволь­ствие, а ровно в полдень на следующий день прилетели американцы, целых сто самолетов, и куда попало сбро­сили на парашютах контейнеры. Мы, внизу, думали некоторое время, что это свалилась с неба нам на по­мощь бригада парашютистов, и прыгали, и плясали, и целовались в упоении от счастья: наконец-то изменится наше положение! Но радость миновала быстро, потому что назавтра наступил обычный повстанческий день: штукас отправились после завтрака в свой обычный рейс, «коровы» начали реветь в восемь, а тяжелый ми­номет полуметрового калибра вообще гремел всю ночь без перерыва, как видно, его обслуживали в три смены.

Мне предстояло сегодня сесть за стол всего лишь с тремя девушками. Временная ситуация, сохранять ко­торую нет ни возможности, ни смысла, командир без войска сидит в подвале, прислушиваясь, не рычат ли «пантеры», потому что они могут всякую минуту ока­заться здесь и шугануть из своей пушечки в оконце кре­пости, обороняемой единственным пистолетом «вальтер» калибра 7,65. Сесть мне тоже было трудно из-за моего ранения, но, хоть это и может показаться смешным, я решил не говорить Терезе о своей постыдной ране, гото­вый скорее терпеть пытки, нежели подвергнуться страш­ному унижению. Исполненный отчаянной решимости, я подошел к столу, отодвинул стул и медленно, как это делает очень усталый человек, сел на него. Мне показа­лось, что я сажусь на непогасший еще костер, но все же мне удалось сдержать гримасу боли. О том, что придет­ся вот так сидеть и беседовать, было даже страшно по­думать. Я перекинул тяжесть тела на правую ягодицу — это принесло мне некоторое облегчение, и я даже улыб­нулся.

— Отличные макароны! — похвалил я.— Вместе с этими помидорами они действуют гипнотически, перено­ся мое сознание в нереальные времена путешествия в Венецию, когда я не мог взять в рот макарон, ибо они были густо заправлены пармезаном. Но человек зреет, вкусы его меняются, и теперь, если бы мне предложили эти великолепные итальянские блюда, я с алчностью со­жрал бы все и вылизал тарелки…

Я замолк, потому что Кристина вдруг начала тихо всхлипывать. Она сидела неподвижно, не касаясь еды, и только губы ее подрагивали от еле сдерживаемых ры­даний. Снова близко грохнуло, подвал вздрогнул, и Баська, некрасивая девушка со следами лишая на лбу, напряженно посмотрела на Терезу.

— Ну скажи, Тереза,— умоляюще попросила она. Тереза выглядела очень похудевшей. Она все время недосыпала и пребывала в состоянии постоянного на­пряжения. Я часто пробовал ее успокоить, снять с нее это напряжение, шутил, пренебрежительно говорил об опасности и изображал философское спокойствие, хотя у меня самого сосало под ложечкой от страха. Но вся эта моя поза оказалась напрасной. Быть может, Тереза разгадала мою многолетнюю мистификацию, мое при­творство, когда я бездарно изображал из себя монолит? Поняла, что эта фигура всего лишь гипсовая и только тоненький слой краски придает ей сходство с бронзо­вой? Непрерывное напряжение в дни восстания приту­пило мое чувство к Терезе, и, хотя я продолжал любить ее, я уже не заглядывал ей в глаза как теленок. Да и разве позволяло время, в которое мы жили, строить какие бы то ни было планы? В эти дни мы отдалились друг от друга: я играл роль командира, она сверхусерд­но выполняла свои обязанности.

— Может, сейчас и неподходящий момент для того, что я скажу,— вдруг торжественно произнесла Тере­за,— но считай это официальным рапортом. Как коман­дир отделения телефонисток, прошу перевести нас в сра­жающиеся подразделения.

— Да вы что, спятили, что ли? — завопил я.— Ком­мутатор же еще действует!

— Сегодня действует,— возразила Тереза.— Но за­втра, если так пойдет, не будет действовать. Нас самих-то уже наверняка тут не будет. Мы не хотим дожидать­ся конца по подвалам.

Она смотрела на меня с вызовом. Я почувствовал себя штабной крысой.

— Хорошо,— кивнул я.— Если станет невозможным поддерживать телефонную связь, пойдете к Земовиту.

Тереза продолжала смотреть на меня. В ее взгляде было что-то похожее на жалость. Наступило молчание, только за оконцем слышалась стрельба. От коммутато­ра доносился приглушенный голос Иоанны, которая шутливо перебранивалась с капралом Кмицицем. Я уже давно заглотал макароны и мог, к своему великому об­легчению, встать. Подойдя к коммутатору, я взял у Иоанны трубку.

— Кмициц? Что слышно?

— Яцека рубануло в ногу, и он пошел на перевязоч­ный. Толстяк ищет, чего бы пожрать. Мы теперь сидим в разваленном домишке за школой, здесь сохранился кусочек подвала.

— А положение?

— Может, сегодня не успеют доколошматить нас,— ответил он.— Им после обеда чего-то меньше охота стрелять.

Я вернул трубку Иоанне. По ступенькам спускались двое линейщиков, осторожно поддерживая под руки ва­гоновожатого. Тот был очень бледен, но довольно бодро передвигал ногами.