Записки музыковеда

Иногда такие шутки бывают очень болезненными. Был такой знаменитый дирижер Александр Михайлович Коган, которого часто звали Александром Махалычем. Очень талантливый, с великолепным слухом и техникой, но крайне самоуверенный. Он, например, часто недостаточно хорошо знал партитуру и ориентировался нередко на свою память и слух. Увидит, музыкант поднял какой-то инструмент, вспоминает, что, ага, здесь вступление, и показывает его. Чаще всего попадал, но бывало и промахивался. Однажды играли симфонию Малера. Коган видит, поднялись 8 валторн. Он дает вступление, а вместо валторн видит восемь кукишей. Не знаю, проучили ли его

Но есть дирижеры, которые при работе с оркестром рождают шедевры, которые потом многие повторяют и над которыми хохочут.

— Я сейчас скажу вам, какие тут ноты, вы очень удивитесь;

— Смотрите одним глазом на партию, а двумя на меня;

И наоборот: — В приличном оркестре на дирижера не пялятся;

— Фаготы еще в рот не взяли, а трубы уже кончили!

— Пронумеруйте такты. Глаза могут сместиться, а цифры нет.

И то, что мне нравится больше всего: «Звук вашего инструмента напоминает бензопилу. С той лишь разницей, что пильщик делает нечто полезное».

Непревзойденным мастером образного словесного объяснения был Ростропович. Один из музыкантов его оркестра рассказал случай, когда игралась симфония Прокофьева, и оркестр никак не мог справиться с одним фрагментом. Там сначала идет неторопливая перекличка инструментов. Затем — резкий возглас, оркестр на секунду замолкает, и следует стремительный нисходящий пассаж. Вот что сказал Ростропович:

«Коммунальная кухня на 12 хозяев. Кто варит борщ, кто уже обедает, а кто гладит утюгом штаны. Все лениво переговариваются Вдруг открывается дверь, пришедший с улицы сосед кричит: «За углом апельсины дают!». И вся квартира устремляется по лестнице вниз».

Долгожители?

Где-то, когда-то мне попадалась информация,

что дирижёры весьма долгоживущие человеки

(один из моих читателей)

Вот срок жизни некоторых знаменитых дирижеров прошлого и нашего века: Мравинский — 83 года, Светланов — 74, Караян — 80, Тосканини — 90, Бернстайн — 72. То есть можно заметить, что это вполне соответствует среднему уровню продолжительности жизни многих других групп населения. Почему же, действительно, о дирижерах бытует стойкое мнение, что они долгожители? Я считаю, причин несколько.

Первая — это то, что дирижеры, как генсеки, чаще всего умирают «на боевом посту». Судите сами: Юрий Темирканов успешно дирижирует и сейчас, в 84 года, Рикардо Мути — в 81, а Зубин Мета — и вовсе в 87. До самой смерти дирижировал Герберт Караян. Я присутствовал в 1996 г. на концерте знаменитой американки, в то время 72-летней Сары Колдуэлл, которая, правда, дирижировала в этот вечер сидя, и не только по причине почтенного возраста, но и необыкновенной тучности. Кстати, С. Колдуэлл принадлежит такое высказывание о России:

«Если в этой стране можно продать зелёную зубную пасту, то можно продать и оперу».

Думаю, что как говорил в одной из своих миниатюр Хазанов, «стриптизить до смерти» помогает дирижерам отличная физическая форма, выработанная многолетними упражнениями во время концертов и репетиций.

Во-вторых, музыканты говорят: дирижер — профессия второй половины жизни. Недаром на факультет оперно-симфонического дирижирования в консерватории принимают только после окончания какого-либо исполнительского факультета или, по крайней мере, параллельно с ним. Дирижировать, в принципе, хотят все музыканты. Но в силу разных причин, далеко не все это желание реализуют. Одни, как например, Ростропович, Спиваков, Рудин, Башмет, Баренбойм, вначале полностью раскрываются как выдающиеся солисты и часто, уже став дирижерами, продолжают успешную сольную карьеру. Другие, наоборот, сразу сосредоточиваются на дирижерской деятельности. Те же Светланов, Мравинский, Тосканини — дальше сами умножайте этот ряд — никогда не были выдающимися солистами. Вообще-то, между той и другой группой существует некоторый антагонизм, примерно как между кадровыми офицерами и резервистами, пришедшими из запаса.

Рассказывают, что Пласидо Доминго, который стал дирижировать на закате своей оперной карьеры, однажды пересекся на гастрольных путях с Рикардо Мути. Они выступали не в одном городе, но в достижимой близости друг от друга. Доминго присылает Мути сообщение:

«Дорогой маэстро! Если у вас есть время и желание, я был бы счастлив видеть вас на своем симфоническом концерте». Ответ Мути: «Дорогой маэстро, благодарю вас за лестное приглашение, но быть не смогу: как раз в это время у меня сольный вокальный концерт».