Записки на кухонном полотенце

— Потом почистишь, садись, а то остынет — схватил меня за шиворот Гоша, усадил на табуретку и сунул в руки вилку и запеченный тост. Если быть честной, я готова простить мужу изуродованную посуду за его завтраки. Хотя, впервые увидев зубодробительную мешанину из несочетающихся продуктов, похожую на уже когда то съеденную пищу, кем — то с плохим пищеварением, залитую десятком яиц, мне стало не то чтобы плохо, а очень плохо.

— Попробуй. Мы всегда так в общаге завтракали, живы пока — гудел, тогда еще жених. И я, не желая его обидеть, храбро взялась за вилку. Очнулась я, когда сковорода опустела. Есть потом не хотелось два дня, но любимый был счастлив. А я, возможно, именно тогда поняла, что буду любить его вечно. Слава богу, балует меня он редко. Рецепт напишу в конце главы, но предупреждаю сразу, у меня шедевр повторить не получилось.

— Я в магазин сгонял, смотри, чего надыбал радовался муж, глядя, как я остервенело жую завтрак. — Это же настоящая, ливерная колбаса, ты представляешь. Она в свободной продаже, с собой наберу домой — ажиотировался он. — Отнимут — хмыкнула я, стартельно глотая. — Пусть попробуют только — завращал глазами любимый.

Ливерная колбаса — Гошина страсть. Причем, продающаяся у нас, его не привлекает. «У, буржуи. Наложили печени в колбасу, весь продукт испортили» — злится он, жуя вкусный печеночный деликатес. Нет, он мечтает о «собачьей радости» из детства. Той, серо — синей пакости, в которую кладут сиськи — письки — хвост, и остальной неликвид мясной промышленности.

— Я и в яишенку ее покрошил — причмокнул губами благоверный, а я едва не подавилась — вкуснотень, правда?

— Ага — кивнула я головой, ничуть не кривя душой. С Гошкиной «яишенкой», я бы проглотила даже ядерный изотоп и не поморщилась.

— Ну, ты давай, доедай тут. А я пока тестев «москвичок» из гаража выгоню — вскочил со стула муж, ботнул об стол чашку с кофе, так, что коричневая жидкость выплеснулась на белую, шитую розовыми тюльпанами, скатерть мамы и усвистал, оставив меня в раздумьях.

«Куда это он собрался?» соображала я. «Блин, он же про рыбалку говорил. Не хочу» — рвалось мое сердце, но зная Гошу выбора у меня не было. Рыбалку я не люблю, мне скучно, гадкие мошки сжирают меня почти до мослов, солнце довершает разрушения начатые кровопийцами, а несчастную, агонизирующую рыбу мне тупо жаль. Я даже в магазине стараюсь покупать только, мороженые тушки, убиенного минтая, ну, или трески, на худой конец, игнорируя вальяжно плавающих в аквариуме карпов и толстолобиков.

— Ага, да — вещал в это время Гоша из соседней комнаты, по всей вероятности разговаривая с моим отцом — Василий, да не переживай, ничего с твоим «Святогором» не случится. Все, что должно было, уже давно сломалось в нем. Что? А? Да не парься, знаю, что у тебя сигнал под рулем, ты, кстати, другую кнопку поставил или все та же, от дверного звонка? Ага, хорошо, значит знаю. А ножи можно из козырьков вынимать? А «отпадывают» без ножей, ладно не буду трогать. Что говоришь? Канистру из — за сиденья не вытаскивать? Ладо не буду. А почему? Она сиденье держит, что — б не откидывалось? Хорош, вообще не трону, раз ты под себя отрегулировал.

Ну, примерно такой диалог несся из — за двери, пока я устраняла последствия катаклизма по имени Гоша на маминой кухне.

Корыто, носящее гордое звание машина и имя «Святогор» папина гордость, хотя, сказать откровенно, место ей на свалке. Но отец трепетно усовершенствует старого разваливающегося монстра, выдумывая такие лайхфаки, что Кулибин бы загнулся от зависти, если бы дожил до наших дней и увидел космический дизайн папулькиного авто. И кнопка от дверного звонка, на месте клаксона, это, поверьте, ничто, по сравнению с навесными замками на всех дверцах и багажнике, и вбитым в торпеду радиоприемником «Спутник» шестьдесят первого года выпуска. Монстр выгуливается не часто, по причине панического страха отца, что любимый «Святогор» не сможет вернуться обратно, чем обречет папу на пешее скитание в поисках дорогого эвакуатора. Этот фортель вредный «Москвич» выделывает с завидной регулярностью, каждый раз, отправляясь на выгул. Но, как ни странно Гошу он слушается беспрекословно, послушно доставляет моего любимого из пункта А в пункт Б и обратно, что очень огорчает и обижает отца. «Гад ты» — гладит он своего друга по искореженному боку, покрытому коррозией и ржавчиной — «Я тебя люблю, а этот битюк использует только. Но его ты слушаешься, а меня нет». «Святогор» молча соглашается, но вновь и вновь оставляет отца на улице.

— Готова? — выглянула из — за косяка Гошина голова. — Я там пшено приготовил, и покушать нам с собой. Бери и спускайся.

— Какое пшено? Где — заметалась я по кухне, чуть не убившись о неприподъемную сумку с провизией, приготовленную заботливым мужем. «Забыл наверное достать» решила я наконец и цапнула жестяную банку с крупой с полки. Сумку дотащить до машины у меня получилось только волоком. Взмыленная и злая, как сто чертей, я наконец — то загрузилась в «Святогора», держа под мышкой жестянку с пшенкой.

— Гош, не могу в багажник сумку закинуть.