Записки несостоявшегося гения

И еще вот загадка: ни одна из вдов Сокорянских после войны не вышла снова замуж. Что

это? Тотальное отсутствие женихов? Так вроде красивые были женщины… А может, просто иррациональная вера в то, что мужья живы и рано или поздно, но все-таки

вернутся домой? Ведь только один из пяти погибших на фронте братьев Сокорянских

295

похоронен в, так сказать, персональной могиле, все остальные лежат в братских, безымянных…

Не хотел бы, чтобы меня упрекали в национализме, но послевоенное одиночество вдов

Сокорянских, скорее всего, подтверждает то, что и так не нуждается ни в каких

доказательствах — верность еврейских жен.

Единственный из братьев, вернувшийся с фронта домой, Исаак Шулимович (на фото -

нижний ряд, третий справа) рассказывает о своем боевом пути, о тысячах километров

изъезженных фронтовых дорог, о горьком хлебе генеральских водителей, и я удивляюсь

вслух:

— Как, еврей — шофер командующего Говорова?

— А что здесь особенного? — щурятся в улыбке по-прежнему молодые глаза бывшего

старшины, — разве вам не известно, что у многих боевых генералов, особенно в первые, самые тяжелые годы войны, были водители — евреи?

И видя мой недоуменный взгляд, уже серьезно продолжает:

— В водителе-еврее командир, по крайней мере, мог быть уверен, что тот его не завезет, не

сдаст немцам. А ведь такие случаи бывали…

Что ж, опять мне есть о чем подумать.

Живет Исаак Сокорянский с детьми и внуками, жена часто болеет. На материальное

положение не жалуется, хотя я прекрасно знаю, как живется сейчас в Украине

пенсионерам. Вес послевоенные годы работал он рядовым шофером.

— Разбогатеть, — смеется Сокорянский, — никогда не мечтал, ставил задачу попроще: как бы

выжить.

Много лет назад, когда у нас процветали лотереи, увлекался ими и он. И до сих пор

удивляется, почему ни разу не выиграл. А я перевожу взгляд с фотографий братьев на

своего гостя и думаю, что в своей главной жизненной лотерее он все-таки вытянул

счастливый билет…

Исаак Шулимович бережно развертывает пожелтевший от времени пакет и показывает

мне фотографии своих родителей. Я долго всматриваюсь в старое выцветшее фото Фейги, и в моем воображении медленно, как фотобумага в проявителе, выплывает другое, самое

родное лицо…

Уже много лет нет со мной моей любимой мамочки, Рахили Абрамовны Бронштейн.

Царство ей Небесное и земля — пухом, но за это время не было ни одного дня, чтобы я ее

не вспомнил. По профессии она была агрономом, но в душе — великим педагогом…

Честно говоря, насколько я любил маму, настолько же не переносил своего старшего

брата Бертольда. Правда, я лично его не знал: он умер от воспаления легких задолго до

моего рождения, когда был с мамой и бабушкой в эвакуации. Но, Господи, сколько же раз, когда я делал что-то не то, мамочка в сердцах упрекала меня:

— Бертик бы так не поступил никогда!

296

Когда я приносил из школы "четверку", то тут же узнавал, что Бертольд (который умер

пяти лет отроду!) учился бы, разумеется, только на "пять"…

Но самый страшный случай со мною произошел, когда я стянул на горпочтампте

прекрасную пластмассовую ручку с блестящим металлическим пером, принес домой и

наивно рассказал маме, где ее взял. Что тут началось! Не хочу вспоминать, как она меня

впервые в жизни побила, но никогда не забуду, что было потом…

Мама взяла меня за руку, повела на почту, заставила вернуть злополучную ручку и при

этом сказать женщине в окошко:

— Тетя, извините меня, я — вор, и возвращаю вам то, что я у вас на почте украл!

Если бы вы видели выражение лица моей мамы, горестно отвернувшейся при этом в

сторону, и изумление "тети в окошке", то вы бы многое поняли в мамочкиной педагогике.

На обратном пути мы плакали вместе, мама и я. И уже придя домой, мама все-таки не

удержалась, и я узнал… что мой старший брат, бессмертный Бертик, такого бы не

позволил себе никогда!

Дорогой читатель! Я не даром так внимательно рассматривал старые фото родителей

Сокорянских. И знаете, что мне открылось? Их фотографии не нужно помещать в

журнале. Если хотите их увидеть, нет ничего проще: представьте себе на минутку

любимые лица своих родителей, папы и мамы, и можете мне поверить, это будут точь-в-точь они — главные герои этой истории.

Старики Сокорянские честно прожили долгую жизнь. Они тяжко трудились и воспитали

прекрасных детей. Их сыновья были веселыми ребятами. В памяти своих верных жен они

навсегда остались молодыми галантными ухажерами с улыбчивыми открытыми лицами, в

роскошных кожаных пальто.

— Какие состоятельные женихи, — уважительно думали родители невест. И невдомек им

было, что кожаное пальто у братьев — одно на всех! И ничего, не ссорились, носили по

очереди. Так это пальто и переходило от одного брата к другому, пока не попало к

неженатому Рувиму, которого, как оказалось, ожидала не большая любовь и мирная

семейная жизнь, а мутные воды чужого Немана.

Вот и подходит к концу эта грустная история, которая помогла мне найти новые подходы

к изучению творчества Бялика. Конечно, не в каждой семье погибали пятеро из шести

сыновей, но мне кажется, что судьба семьи Сокорянских все же в чем-то типична. Уже