Записки несостоявшегося гения

Старые стены этих домов несут на себе едва уловимые следы незримого

присутствия бывших хозяев. Сегодня эти дома, пожалуй, единственные свидетели

странных историй, неожиданных жизненных поворотов, безумных и бездумных сюжетов, где ломанных линий почему-то всегда больше, чем прямых, а подлинных параллелей

почти нет, и непонятно что и кому хотел всем этим сказать всемогущий Автор.

Вот лишь некоторые.

ВИЗИТ ИМПЕРАТРИЦЫ

Когда-то в студенческую бытность, работая в архиве, мне попались на глаза

материалы о приезде в Херсон Екатерины Второй.

Дело было так. Много лет назад, а точнее, более двухсот, к городским воротам

подъехала длинная кавалькада карет и конных всадников. Роскошная дверца второй

кареты отворилась, появилась прекрасная, в богатых украшениях, рука, и на землю

неспешно ступила статная, уже немолодая женщина.

Офицеры сопровождения мгновенно спешились и застыли в почтительном

ожидании.

Стояла летняя тишина, лишь звонко чирикали вольные воробьи. По свидетельствам

очевидцев, стареющая императрица выглядела явно уставшей от длительного пути.

Она повела плечами, пытаясь размяться, недоверчивым взглядом повела вокруг и

чему-то тяжко вздохнула…

Через минуту царские экипажи въезжали в Херсон.

А вот и сухая архивная справка.

Визит императрицы стоил херсонцам:

— почти трех тысяч рублей (тех рублей!) для приведения города в надлежащий порядок;

— отстранения от занимаемых должностей двух чиновников, случайно попавшихся при

внеплановом аудите;

— предания суду, лишения чести и гражданских прав казначея дворянского собрания;

— одного гипертонического криза и двух инфарктов, по свидетельствам медиков.

Этого было вполне достаточно, чтобы в городе на несколько лет воцарился

порядок.

Вот она, матушка-красавица, в любимом варианте — на знаменитой денежной

купюре «катеньке», любуйтесь!

_______________

347

ПРИКОСНОВЕНИЕ К ВЕЧНОСТИ

Утром и вечером, днем и ночью, летом и зимой неторопливо катит свои тяжелые

валы задумчивый Борисфен.

Кто сказал, что нет на свете вечного двигателя?!

Вот он, вечный двигатель, перед вами: ни на секунду не прекращающий свой

размеренный бег на протяжении дней и недель, месяцев и лет, столетий и тысячелетий…

И если, действительно, движение — есть жизнь, то он — поистине бессмертен.

То, что видел наш Днепр, чему был безучастным свидетелем — нам не дано знать, и

лишь в толстых учебниках истории описано то, что он сам захотел вспомнить, но нет и

слова о том, чем был он столь возмущен, что решил об этом навеки забыть…

Он жил сам и давал жить другим: кормил и поил бесчисленные поколения наших

предшественников, давно растворившихся в призрачной дымке исторического небытия.

Его глубокие чистые воды по-прежнему вкусны и прохладны, но вот заборы для

питья сегодня ведутся лишь в нижних зеленых толщах, потому что у берегов его влага

ощутимо солоновата.

Многие считают причиной тому — горькие слезы беззащитных полонянок, угоняемых тысячами от родных белых хат в татарские и турецкие гаремы, а может быть, миллионов невинных жертв уже нашего времени: опухших селян, забытых пасынков

советской власти, принявших в тридцатые годы ужасные муки голодной смерти…

Мудрые люди говорят: хочешь жить долго — прикоснись к вечности!

И вот уже более двух столетий к Днепру прикасается, вернее, расположился на его

берегах мой город.

_______________

КТО ОН — ДЖОН ГОВАРД?

Давным-давно, в мои школьные годы, жил-был один учитель истории, который не

уставал повторять своим ученикам, что мыслящий человек отличается от всех прочих

критическим отношением ко многим вещам, как бы лежащим на поверхности. И в том

числе, к общеизвестным фактам и явлениям, подвергая их здравому сомнению и искусно

формулируя вопросы, которые проясняют их подлинную сущность.

348

Теперь, по прошествии стольких лет, я абсолютно равнодушен к этой чепухе, но

чего мы только, глупые, не делали тогда, дабы понравиться нашему школьному кумиру…

И вот однажды, дождливым осенним вечером, я — ученик 7-го класса, у которого

если и существовали какие-нибудь проблемы, то разве что неодолимая тяга к своим

недоступным сверстницам, взялся, стремясь прослыть «мыслящим», подыскивать более-менее известные явления из истории родного края, чтобы подвергнуть их критическому

осмыслению.

Но, как назло, все, что только ни приходило в голову, было и просто, и до слез

ясно, не вызывая и малейшего сомнения.

И тогда я сказал себе: какого черта ты переживаешь?! Твое дело — задавать

вопросы, отвечать-то на них все равно будут другие… Так бери любую известную тему

да, знай себе, спрашивай!

Темы я не нашел, зато мне подсказала ее мамочка, которой я весь вечер морочил

голову своими придумками. Разведя огонь в грубе и забросав углем занявшиеся ярким

пламенем дрова, она вымыла на кухне руки и, тщательно вытирая их полотенцем, небрежно бросила, явно желая от меня отделаться:

— Да займись ты хоть этим, Говардом, — чего ему дома не сиделось, что искал здесь на

старости?

Вот и осталось мне только придумать сверхумные вопросы, и на следующий день на

заседании краеведческого кружка, с замиранием сердца и внутренним торжеством, я