Записки несостоявшегося гения

своим учителям — на следующий день в учительской, когда я угощал их сладостями: кошерным тортом и некошерными конфетами и пирожными. Интересное дело: все

почему-то были ужасно возмущены, и эти, по сути, посторонние люди, стали уверять меня

в обратном. Причем, с таким пылом, что я устыдился: не выглядит ли это кокетничаньем с

моей стороны, вот, мол, глядите, какой я скромный и хороший.

Так что, по мнению коллег, мои главные добрые дела заключаются не в том, что за

мной много хорошего, а что я не делаю плохого: избегаю подлостей и пакостей, держу

слово и вообще — порядочный человек. Не маловато ли? (Меня, кстати, это несколько

уязвило: где же конкретика?).

Алла, правда, тут же вспомнила, сколько лет я помогал ее детям, да и сейчас, вроде, не избегаю это делать.

Жена раввина сказала, что община может гордиться, что есть у нас люди, которые

не боятся выступать против негодяев и во всеуслышание называть мерзавцев –

мерзавцами (имея в виду одного профашистского депутата).

В общем, тему эту я раз и навсегда решил закрыть, так как подсчетом добрых дел

должен заниматься не их «делатель», а люди, которые его знают. Что скажешь по этому

поводу? Много ли сделала добрых дел?

Ты, наверное, удивляешься, что я пишу тебе такие длинные письма. Напрасно. Я их

пишу на работе. Они наполняют мой долгий рабочий день высоким смыслом и

креативным содержанием. Так что — спасибо тебе!

Поделюсь сокровенным. Если б ты знала, какой это адский труд — быть директором

учебного заведения. Конечно, каждый понимает, как это непросто, но чтобы до такой

степени…

Я директорствую уже больше 30 лет. Ужас, и только! Ты не представляешь, как это

нечеловечески трудно — целыми днями, на протяжение десятков лет, ровным счетом

ничего не делать! Вернее, делать вид, что чем-то все же занимаешься…

Сейчас, конечно, все значительно проще: у меня на столе компьютер, подключен

Интернет. Знала бы ты, по скольким любопытнейшим сайтам путешествует твой

херсонский друг в рабочее время; на каких форумах кружит своей взыскательной мыслью; с кем вступает в длинные бесплодные дискуссии с одной только целью: понадежнее и

побыстрее убить время!

А первые два десятка лет все было не так. Я мог позволить себе только украдкой

почитать понравившуюся книгу или толково разыграть на миниатюрных шахматах какой-нибудь дебют. Как же медленно и тоскливо шло для меня тогда время! Не спасали

положение даже любовные шашни, которые я умудрялся творчески вести с лучшей

половиной вверенного мне трудового коллектива. Трудные это были годы…

Заметь, при этом, что я никогда не был худшим из худших директоров

общеобразовательных школ. Некоторые даже считали — одним из лучших! А какие

дивные переходящие знамена получали мои школы… И вот вопрос: если ничего не делал

я, то чем же тогда занимались другие директора?!

Оставим прошлое, поговорим о настоящем. Сегодня мне 64, я добездельничался до

"заслуженного", таких в городе среди директоров еще 7–8 человек. Интересно, что сейчас

делают на работе они? Кому пишут откровенные письма?

Как ты уже поняла, я этим письмом устроил себе подлинную «голубую минутку»

на работе. А ты так можешь?

Тепла тебе, здоровья, хорошего настроения, радости от близких!

Пиши, жду. Виталий

===============

382

ЭССЕ-ПИСЬМО ОТ БОЛЕЗНОГО ДРУГА

Здравствуй, Олечка! Наконец-то получил возможность написать тебе. По твоему

письму понял, что ты знаешь о моем легком недомогании. С конца апреля у меня были не

самые лучшие дни. Началось, вроде, с пустяка: стала болеть шейная мышца. Врачи

сказали: остеохондроз. Что ни делали — как мертвому припарка. Решили проверить по

полной программе, начали с давления. Прибор показал им что-то такое, что они

переглянулись (врач и медсестра со стройными ножками!) — и пулей вылетели из

кабинета. Через минуту явилась уже целая бригада, пошли реанимационные мероприятия.

Оказывается, причина их бегства проста: прибор так зашкалило, что они испугались, как

бы от такого давления у меня голова не разорвалась, как граната. Дезертиры чертовы…

Итак, мои года — мое богатство: сердечно-сосудистый криз, наложенный на ущемление

или воспаление шейных мышц.

Честно говоря, в свои 64 я до сих пор был лишен подобных гнусных ощущений. Врачи

назвали это поздним старением и объяснили, что нормальные люди такие вещи начинают

чувствовать после пятидесяти. Что ж, буду довольствоваться своей ненормальностью.

На работу вышел только вчера. Собрал совещание и после рабочей части мрачно

поинтересовался, кто прислал мне ту злополучную эсэмэску. Все замерли: какую?

Пояснил, что все равно найду автора, так что лучше пусть признается сам. Долго держал

паузу. Дамы изнывали от любопытства: что это, что это за эсэмэска?!

И тогда я медленно, с прищуром своих серых выцветших глаз, достал из широких штанин

мобилку и гневно зачитал: «Сообщите точное время похорон — шьем красивые черные

платья!»

Если бы ты, Оленька, слышала, какой хохот подняли эти бесчеловечные дуры…

А Алла сказала мне вечером: «Боже, когда уже ты прекратишь свои глупые шутки!».

Живет, коза, со мной больше тридцати лет, а так и не поняла, что народ должен