Записки нетрезвого человека

«Пришло время распределения. Проходило оно так: комиссия собиралась в Главном здании ночью (начинали работать, обычно, в 12-м часу). До этого мы стояли в коридоре и ожидали. Потом открывалась дверь (в ритуал входило, чтобы зала заседаний была густо накурена, поэтому, когда отворялась дверь, оттуда валил дым, как из ада). Там сидел Бердников, Федя Абрамов (до этого он был партийный деятель и громила первый номер, потом — известный писатель) и весь состав партбюро. Меня вызвали, я зашел, на меня посмотрели, хотя они меня знали и я их знал, как облупленных, и сказали: „Выйдите, обождите, еще рано“ (зачем они меня вызвали, я так и не понял). Был проделан обряд, напоминающий когда-то выдуманный Николаем I, когда приговоренных поляков прогоняли сквозь строй в определенном порядке, так что глава восстания проходил последним и до этого должен был видеть, как забивали до смерти всех его соратников. Наша процедура была менее торжественной, но в ней были свои „пригорки и ручейки“. Ленинградских девочек из комнатных семей без каких-либо возражений направляли в сибирские деревни и на Дальний Восток. На все это я должен был, ожидая свою очередь, смотреть. Наконец, вызвали меня, посмотрели и почему-то заговорили со мной в третьем лице: „Он пусть придет в другой раз“. Кончилось дело тем, что через несколько дней меня вызвали к Бердникову и он сообщил, что мне дают возможность открытого распределения. Когда я спросил Бердникова, где моя характеристика, выданная в бригаде при демобилизации, он, посмотрев на меня своими ясными глазами в глаза, сказал отчетливо: „Она потерялась“. Это была та цена, которую с меня взяли за открытое распределение» (Лотман. С. 35).

Из «потерянной» характеристики, по ироничному замечанию Юрия Михайловича Лотмана, следовало, что он «чуть ли не единолично победил фашистского зверя в его собственном логове» (там же, с. 52).

«Он (Давид Самойлов. — Сост.) говорил, что когда вернулся с войны, тут почувствовал себя много бесправнее, чем на войне. А сидели там-сям, люди, к <оторы>е, оказывается, были нужны, нужнее, и их не послали туда (на фронт)» (Ржевская. С. 141).

Самойлов Давид Самуилович (1920–1990) — поэт.

…я пристроился редактором на киностудию научно-популярных фильмов в Ленинграде.

Ленинградская студия научно-популярных фильмов оказалась не таким уж плохим местом. По крайней мере, живых, занятых своим делом людей там обнаружилось немало, а общий тон студии был творческим и порядочным: «…Ленинград хранил еще следы блокады. Многие дома не успели восстановить, а из подъездов пахло треской и щами <…> На „Леннаучфильме“ щами не пахло. Тут вообще никто не думал о еде, карточках, неустроенном быте. Студия все еще жила по законам киношного братства, образовавшегося в годы блокады. Работы было много. Преобладала „заказуха“. „Санпросвет“ хотел кино о том, как бороться с гриппом и вшами. Министерство обороны делало особо секретный киноматериал об испытаниях оружия. То и дело у просмотровых залов стояла охрана из автоматчиков» (Мельников. В Ленинграде пахло треской и щами… С. 22–24).

В конце 1950-х — начале 1960-х через Леннаучпоп прошли многие, мыкающиеся без работы ленинградские литераторы (немного позднее И. Бродский) или технари в поисках приработка, как, например, молодой Д. Гранин, которого судьба свела с Володиным именно там, на студии.

Сам Володин вспоминал, что как фронтовик редактировал в основном фильмы о том, как наматывать портянки, но случались и производственные, — в связи чем, он, вероятно, побывал и в цехах «Красного треугольника» («Пять вечеров») и на прядильно-ниточных фабриках Ленинграда («Фабричная девчонка»).

«Красный треугольник» — первая в России фабрика резиновых изделий с несменяемым с дореволюционных времен оборудованием — Товарищество российско-американской резиновой мануфактуры, учредитель Ф. Краузкопф (1860). В 1918 году была национализирована и получила название «Красный треугольник» по треугольной форме фабричного клейма.

Из Аттестации старшего редактора А. М. Лифшица следует, что он «за полгода отредактировал 30 фильмов», «руководит кружком партучебы и является членом бюро творческой секции» и «имеет два взыскания за опоздание»: опоздание от 24.Х и от 3.XII.1949, на 15 и на 9 минут соответственно («Личное дело»).

Сохранился раппорт, написанный Володиным по поводу одного из опозданий на службу: