Семьдесят лет назад Анатоль Франс написал фантастический роман «Остров Пингвинов», где рассказывается о том, как еврея Пиро, офицера пингвинской армии, обвинили в краже восьмидесяти тысяч охапок сена. Сена никакого не было, красть было нечего, и все же обвинение, выдвинутое против Пиро, имело успех среди чиновников. «Никто не сомневался, — пишет Анатоль Франс, — потому что при полном неведении относительно всех обстоятельств дела не могло быть повода к сомнениям, а они нуждаются в поводе: без оснований не сомневаются, без оснований только верят. Никто не сомневался, так как повсюду повторяли одно и то же, а для публики повторение означает доказательство. Никто не сомневался, так как хотелось, чтобы Пиро был виновен, а чего хочешь, в то веришь; никто не сомневался, так как, помимо всего прочего, способность сомневаться встречается у людей редко. Лишь очень немногие умы носят в себе ростки сомнения, нуждающиеся к тому же в заботливом уходе. Оно своеобразно, изысканно, философично, безнравственно, трансцедентно, чудовищно, коварно, вредно для людей и для собственности, враждебно государственному строю и процветанию империй, гибельно для человечества, разрушительно для богов, ненавистно небу и земле. Пингвинская толпа не знала сомнений…»
Далее А. Франс рассказывает о том, как Пиро (прототипом которого был Дрейфус) «судили тайно», и он был осужден.
Генерал Пантер поспешил к военному министру сообщить, чем кончился процесс.
— К счастью, — сказал он, — у судей была твердая уверенность, так как не было никаких доказательств.
Замечательное юридическое открытие! Наилучшее дело это то, по которому нет вообще никаких материалов. Позднее, под влиянием требований пингвинских масс, генерал Пантер начал накапливать гигантские груды документов, доказывавших виновность Пиро, и тогда военный министр Греток произносит, обращаясь к генералу, незабываемый монолог. Он так близок к существу «дела о фразе», что отрывок из него привести необходимо:
«Боюсь, как бы дело Пиро не утратило своей прекрасной простоты. Оно было ничем не затуманено. Оно обладало драгоценной прозрачностью горного хрусталя. В нем не найти было, даже с помощью лупы, ни излома, ни трещинки, ни пятнышка — ни малейшего недостатка. Выйдя из моих рук, оно было ясно, как свет, оно само излучало свет. Я даю вам жемчужину, а вы хотите наворотить на нее целую гору… Доказательства! Конечно, хорошо иметь доказательства, но, может быть, еще лучше вовсе их не иметь… В том виде, как я построил дело Пиро, оно не допускало критики, в нем не было ни одного слабого места. Оно могло выдержать любые нападки; оно было неуязвимо, потому что скрыто от глаз. Л теперь оно дает огромный материал для споров…»
У Гретока оказалось немало учеников — он и не предполагал, что по его рецептам будут действовать могущественные последователи. Вернемся, однако, к проработке и самозащите.
Прошли годы, много лет. Вокруг меня все изменилось: я пишу эти строки вдали от проработок, от сетей партпросвещения и открытых партсобраний. И хочется дать нравственную оценку «делу о фразе».
Прежде всего оно — характернейший образец «идеологического деспотизма» в его советском варианте. Кто-то, где-то (как это показательно, что неведомо ни кто, ни где!) вычитал в одной фразе двухтомной книги крамолу… вернее, этому «кто-то» крамола примстилась… А еще вернее иначе: «кому-то» показалось, что вот на этой двусмысленной «фразе» можно заработать похвалу или благодарность начальства, подняться на ступеньку выше, заключить новый издательский договор; словом, сделать карьеру. И лавина начинает катиться, захватывая новые и новые снежные пласты. Конечно же всем ясно, что говорить не о чем, что перед нами — новый вариант дела «об охапках сена». Но говорить надо: и вот одни каются и винятся, другие разоблачают и клеймят, третьи анализируют, четвертые призывают. И все исходят из того, что «фраза» преступна. Потому что исходить из этого — ве́лено.
А ведь можно было сказать, например, так: