Поздно вечером 14 апреля Бенковский выехал из дома Георгия Нейчова в Панагюриште и направился в лес вместе со мною и панапорскими представителями И. Мачевым и Георгием Нейчовым. С нами ехали банский представитель поп Грую, уже знакомый читателю. Сопровождал нас и воевода Крайчо с пятью-шестью отважными парнями, готовыми на все. На окраине города нас ожидало десятка два верховых, чтобы пополнить свиту будущего воеводы. Конечно, они блистали вооружением, что можно было сказать и про нас; но поп Грую затмил всех. Он нацепил длинную кривую саблю времен султана Селима и то и дело выхватывал ее и вертел над головой, горяча и поднимая коня на дыбы. Длинный его пастырский кафтан оттопыривался на боках — поп Грую взял с собой два пистолета с круглыми желтыми основаниями курков, величиной с турецкие часы-луковицу; крест он пристегнул к широкому кожаному поясу, увешанному разнообразными патронташами и бронзовыми коробочками для боеприпасов. Грудь его была покрыта красной епитрахилью, заменявшей обшитый галунами шейный платок — обычное украшение удальцов. Между пистолетом и шомполом вызывающе торчал церковный требник в деревянном переплете, ободранном, как лопата.
Веселый он был человек, этот поп Грую! Выражался вольно, не стесняясь своей камилавки, которую ему навязали силой, святому делу был предан телом и душой, большой учености недолюбивал. За все это Бенковский глубоко уважал его. С тех пор как в IV округ явились апостолы, поп Грую окончательно забросил свои пастырские обязанности. Он очень любил сопровождать Бенковского, когда тот ходил по деревням, и его епитрахиль, как мне кажется, немало способствовала успеху этих поездок.
— Погоди, дай только освободить Болгарию, назначим тебя болгарским экзархом восставшей области с титулом «Поп Грую Банский, II экзарх Болгарский», — шутил Бенковский.
— Не могут два солнца светить на одном небе, — возражал священник и, немного помолчав, говорил: — Кто меня посвятил в попы, у того на душе большой грех…
Он говорил об этом в других выражениях, но я их смягчил.
Поп Грую очень любил «крестить» тех, кого принимали в члены революционного комитета. Как только заходил разговор о том, что новых работников надо привести к присяге, он вытаскивал из патронташа парчовую епитрахиль, измятую и перекореженную, надевал ее через голову, а если дело происходило ночью, то вынимал из ножен и свою длинную саблю, и в таком виде становился перед усатым «крестником».
— Держи ухо востро! Клятва клятвой, но а это?… — говорил он после обряда, показывая широкое лезвие своей сабли присягнувшему.
Говорят, будто однажды, после великого поста, причащая верующих в церкви, поп Грую узнал, что несколько человек желают принести присягу. Немедленно отставив в сторону чашу со святыми дарами, он пригласил просителей в алтарь и скоропалительно привел их к присяге.
В дальнейшем я время от времени буду говорить читателям о попе Грую, а пока продолжу свой рассказ.
—
Все мы сгорали от любопытства — хотелось поскорее увидеть Обориште — это замечательное место, где сейчас пребывала верховная власть половины Пловдивского округа.
— Вот оно, Обориште! Смотрите вон туда, вниз, где костры горят, — сказал один из проводников, когда мы остановились на высоком месте.
Нам представилось такое волшебное зрелище, что мы долго не могли от него оторваться. Между двух мощных горных хребтов, из самой глубины темного ущелья, лились, мерцая сквозь листву, потоки света, словно там, внизу, бушевал пожар, и отблески его пламени рдели на утесах.
— Этот свет костров и фонарей, — объяснили проводники.
Чем ближе мы подходили к этому морю света, тем оно казалось обширнее и величественнее. Немного погодя, когда мы уже спустились к речке, до нас стали доноситься голоса депутатов. Один из проводников побежал вперед известить собравшихся о нашем приходе.
Итак, мы, наконец, добрались до самого Обориш-те, и оно предстало перед нами во всем своем величии, озаренное пламенем множества костров и развешанных по деревьям фонарей. Увидев, что депутаты строятся в ряды, чтобы отдать честь своему воеводе, Бенковский приказал своей свите выстроиться и ехать попарно. Как видите, попу Грую выпал удобный случай показать себя во всей красе — его подмывало и то, что среди депутатов было много его собратьев-священников. И вот он быстро вынул епитрахиль, поправил свои «желтоглазые» пистолеты, распустил по плечам волосы, выхватил саблю и крест и погнал коня к Обо-риште, где бились сотни взволнованных сердец. Мы все запели марш повстанцев и последовали за ним. Поп Грую первым въехал в Обориште с крестом в руке… Блаженные минуты!