Записки о болгарских восстаниях

Да, восстание наше было неблагоразумным начинанием. Отличать добро от зла, полезное от вредного, разумное от неразумного можно только, сохраняя полное спокойствие духа. Когда же чувства и воля к действию возбуждены, здравый рассудок слабеет и подчиняется доминирующим чувствам. Только напыщенный полководец, вынужденный сражаться против своей воли, способен обдумывать, как ему остаться в живых, чтобы получить награды и пенсию, способен рассчитывать и рассуждать; а народы, которые жаждут освобождения, чей образ действий предначертан самой историей, сделались бы исключением из общего правила, если бы принялись рассчитывать да прикидывать…

В эту торжественную ночь не спалось никому — ведь мы были тогда гражданами независимой державы, где законы писали соколы, где не было ни турецкого жандарма, ни коварного фанариота, ни кровопийцы-богача. Несколько любителей патриотических песен спросило, не возьмется ли кто-нибудь повеселить собрание повстанческой походной песней.

Этого только и ждал Георгий Икономов, известный среди своих товарищей певец и прославленный актер, так прекрасно сыгравший роль Желю в пьесе «Потерянная Станка»[11], что русенская молодежь приходила в восторг. Он откашлялся, оперся на свое ружье и запел:

Лес ты, мой, лес ты зеленый,
Вода ты, вода студена…

Депутаты и апостолы, окружив певца, стали ему подпевать, сначала тихонько, потом во весь голос, — песню знали все. Так возник целый хор в полтораста голосов! В тишине ночи звуки гайдуцкой песни отдавались двойным и тройным эхом от неприступных круч, вздымавшихся над Обориште, и громом раскатывались по лесу. Но вот песня кончилась, грянули выстрелы трех-четырех кремневок, и громкое «Да здравствует!» вырвалось из каждой груди. Ну, как после этого не стать бунтарем!

Затем Икономов спел вместе с другими апостолами несколько новых повстанческих песен, и для слушателей они были как манна небесная. Особенно им понравилась новая песня Стамболова:

… Паши, чорбаджии,
Судьи и жандармы,
Мерзкие султаны
Кровь твою пьют —
Ха! Ха! Ха!..

Когда Икономов кончил, его окружило человек двадцать, и все стали осаждать его просьбами записать им эту чудесную песню. Вот как провели мы первую ночь в Обориште.

14

В десять часов утра, когда лучи солнца еще не проникли в ущелье, депутатам предложили подойти к столу — пора было открывать собрание. Все во главе с апостолами попарно выстроились в очередь, спиралью окружавшую стол. Двое уполномоченных снова проверили депутатские мандаты — нельзя было допустить, чтобы в нашу среду вкрался шпион. Прежде чем открыть собрание, решили, по предложению Волова, отслужить водосвятие или молебен, чтобы испросить божьего благословения нашей работе. Поп Грую, окруженный священниками в церковных облачениях, с крестами и евангелиями в руках, не медля выступил из толпы депутатов с гордым и величественным видом. Он хотел было вынуть и свою широкую саблю — в дополнение к кресту, — но понял, что это затруднительно, ведь в руках ему приходилось держать открытый требник. Остальные священники были у него под командой; он вел себя если не как болгарский экзарх, то уж во всяком случае как архиерей.

Как только выступили на сцену крест и евангелие — эти символы христианской веры, Бенковский и другие апостолы опустили сабли до земли и наклонили головы в знак благоговения и уважения к церковной службе. Как мне известно, среди апостолов не было верующих людей, но готов засвидетельствовать, что в этом случае они благоговели чистосердечно, без всякого лицемерия и фарисейства.

Обнажив головы, депутаты недвижно стояли с зажженными посреди бела дня свечами в нескольких шагах от священников. Наступила мертвая тишина; только громовый голос попа Грую рокотал в буковой чаще. Поп Грую читал, что в голову приходило; так, если в молитве были слова «врази наши», он громким голосом прибавлял от себя: «Да расточатся врази наши, неверные агаряне». Особенно своеобразно звучал в его устах «Символ веры», мастерски «исправленный», впрочем не самим попом Грую, а каким-то другим, более талантливым человеком. Помню только, что он начинался так: «Верую во единого хэша балканского, яко он есть мой бог и спаситель». К сожалению, у меня не осталось копии этой «молитвы», и, как я ни старался ее достать, мне это не удалось. Просил я и самого попа Грую продиктовать мне «Символ веры», но он сказал, что позабыл его. Это «Верую» так понравилось депутатам, что многим захотелось выучить его наизусть.

Остальные священники, служившие вместе с попом Грую и стоявшие сзади него, услышав, как их «духовный начальник» провозглашает «… врази наши, агаряне», принялись заглядывать ему через плечо, желая своими глазами удостовериться, что в требнике так и написано.

— Такого требника вы еще не читали, — сказал поп Грую своим собратьям надменным и строгим тоном.