Записки о болгарских восстаниях

Имя Бенковского переходило из уст в уста. Он уже пользовался авторитетом государя: не было человека, который не тянулся бы на него посмотреть. Дом Хаджилукова превратился в заправскую штаб-квартиру. У огромных ворот, во дворе, на лестнице и наверху в гостиной стояли на страже многочисленные караулы. Но вы, может быть, думаете, что эти караульные были немы и безгласны, как солдаты, стоящие на часах? Нет! Они, не стесняясь, болтали с людьми, как в своей собственной лавке, спрашивали каждого прохожего: «Что нового?», вместе со всеми кричали «Да здравствует!», спорили, перекидывались мнениями о событиях дня…

А народ теснился у здания «главной квартиры», требуя поскорее начать освящение знамени. Нетерпеливый поп Грую, священник села Бани, в епитрахили на груди и с саблей на бедре, прямо места себе не находил. Он полагал, как и все, что только он достоин заступить место архиерея на предстоящем торжестве.

Немного погодя вооруженные повстанцы принесли стол и поставили его посреди двора. Два других повстанца полезли на крышу дома Хаджилукова, чтобы снять с шеста бархатное знамя — единственного виновника торжества. Раздалось оглушительное «да здравствует!». Три-четыре человека понесли знамя и с благоговейной осторожностью положили его на стол во дворе.

В первом ряду, у ворот, стояло десять-пятнадцать священников во главе с попом Грую Банским. Все они были в церковных облачениях, каждый держал в руках крест, евангелие и кадило. Против духовенства, по другую сторону стола, окруженный штабом, встал Бенковский с саблей наголо и в полной форме, которую он надел впервые. Рядом с Бенковским, справа, стоял знаменосец Крайчо, которому должны были вручить знамя, слева — Райка /Райна/, дочь священника Георгия, руки которой смастерили это знамя. Между священниками и главным штабом, по боковым сторонам стола, выстроились панагюрские комиссары, они же члены военного совета, во главе с тысячником Павлом Бобековым. Во втором ряду, позади духовенства и штаба, кольцом расположились повстанцы с ружьями «на караул». За ними стеной стояли местные жители, толкаясь, чтобы протиснуться вперед. Многие вскарабкались на крыши домов и высокие ограды, чтобы смотреть на освящение сверху.

… И вот оно началось. Все сняли шапки и опустили головы. Голос попа Грую гремел. Сам поп Грую, казалось, готов был взлететь на воздух. В руках он для виду держал свой затрепанный требник, который был ему совсем не нужен — поп Грую служил по-своему. Слова «проклятые звери», «поганцы» то и дело слетали у него с языка, перемежаясь с «господи помилуй» и «пресвятая богородица».

Когда молебствие кончилось, пришел черед вдохновенным патриотическим словам.

—

По окончании обряда четыре члена штаба вместе с Бенковским сняли со стола знамя и внесли его в дом, чтобы прибить к специально изготовленному древку. Дочь отца Георгия /Райка Попова/ пришила к знамени крупные шелковые кисти. Затем Бенковский выразил пожелание, чтобы знамя торжественно пронесли через главную улицу во главе процессии из духовенства и мирян. Конечно, никто не возражал против этого предложения — церемония имела главным образом демонстративное значение и не была связана с риском; она даже была на пользу общего дела. Шествие должны были сопровождать пятьсот конников. Те, что пришли на освящение пешком, побежали за своими конями. Поп Грую в ризе, чуть ли не целиком прикрывавшей его коня, давно уже гарцевал по двору. По его мнению, он один имел право ехать на коне с кадилом в руке, а собратьям его, священникам, надлежало двигаться «по-апостольски» — пешком.

Знамя поручили нести не Крайчо Самоходову, официально назначенному знаменосцу, а Райке Поповой, полагая, что это произведет более глубокое впечатление на народ: кроме того, девушку надо было вознаградить за ее патриотический труд. Два повстанца поспешили подвести вороного коня к девушке, или, лучше сказать, «болгарской королевне», как ее впоследствии не без иронии называли турецкие эфенди[14] Пока она в своем коротеньком сарафане сидела на коне с пустыми руками, она казалась смешной: но как только девушке подали роскошное знамя, она мгновенно преобразилась, и вид у нее стал величественный, как у настоящей героини.

— Да здравствует молодая знаменосица! — в восторге закричала толпа.

—

Наконец шествие остановилось за городом, на зеленой лужайке у пазарджикской дороги. Отсюда были видны укрепления и на них дозоры, которые взяли ружья «на караул», отдавая честь процессии. Древко знамени воткнули в землю посреди лужайки, а вокруг него расположилась толпа. Бенковский стал под знамя и, обернувшись к повстанцам, произнес речь, в которой, между прочим, сказал следующее: