Записки о болгарских восстаниях

На поднимающейся над самой Елшицей высокой горной вершине, с которой открывался вид почти на весь Татар-Пазарджикский край, мы остановились у дороги в Татар-Пазарджик, чтобы отдохнуть и поесть после двадцатичасового похода.

Мы с Бенковским вернулись назад к караульным, которые расположились в некотором отдалении и сторожили наших двух пленников. Мы собирались освободить турок, наказав им заверить своих односельчан в наших добрых намерениях. Караульные обедали, сидя у студеного ключа. Они разрезали на небольшие ломтики единственную свою пищу, сало, и, верные славянскому гостеприимству, подали по кусочку старикам мусульманам. Те с величайшим отвращением поднесли к губам эту «скверность». Когда мы приблизились, турки, опасаясь нашего гнева, принялись усердно двигать челюстями, делая вид, что жуют, но Бенковский позволил им отказаться от сала, а грубых караульных выругал за недостойное поведение.

— Возвращайтесь домой и объясните своим односельчанам, что к мирным мусульманам мы относимся хорошо, с братской любовью, — говорил Бенковский пленникам. — Скажите им, что мы отнюдь не собираемся нападать на бедных, угнетенных крестьян, все равно — болгары они или турки. Мы восстали не против мусульманства вообще, а против кровопийц, угнетающих оба народа, и болгар и турок.

—

К Панагюриште мы подошли часов в двенадцать вечера по турецкому времени. Наш отряд, численностью почти в двести человек, двигался в таком порядке: впереди, на расстоянии ста-полутораста шагов от отряда, шел авангард из восьми человек; за авангардом ехал верхом наш крестоносец, отец Неделю, с высоко поднятым над головой позолоченным крестом; за ним шествовал знаменосец Крайчо в сопровождении нескольких песенников, распевавших повстанческие песни, а Бенковский с саблей наголо ехал поодаль.

Вид у него был величественный. В шапке набекрень, с закрученными усами, верхом на коне, который играл и рисовался чуть ли не больше всадника, въезжал Бенковский в Панагюриште, и лицо у него было не радостное, но и не озабоченное. Словом, он казался человеком, достойным приказывать и управлять. Отряд следовал за ним в строю по два.

Первым вышел встретить нас у окопов комендант города Соколов, приказавший своему отряду отдать нам честь по-военному; за ним шли горожане, мужчины и женщины, радуясь и ликуя, словно дело наше было уже завершено. Комендант Соколов, как человек бывалый, почтительно вытянулся перед воеводой и рапортовал ему о положении в городе; по крайней мере нам казалось, что он говорит что-то в этом роде. Панагюрцы показывали на нас пальцами и удивлялись, как это нам так быстро удалось свершить столь великие дела! С песнями и криками «да здравствует!» въехали мы в город и остановились у главного мужского училища. Сегодня панагюрцы ликовали еще больше, чем в первый день.

—

Все школы в Панагюриште были превращены в повстанческие казармы. Во дворе главного мужского училища, где расположился наш отряд, горели костры, а над ними кипели котлы со всякой снедью. Многие старые и молодые женщины бросили свою домашнюю работу, чтобы послужить общему делу. Бойцы остались ночевать в училище, а Бенковский со своим штабом отправился в дом Пенчо Хаджилукова, где заседал военный совет. Огромный двор этого торговца скотом был набит женщинами, которые лили пули и крутили бумажные патроны. Здесь же лежали груды онуч, обор, постол и прочего повстанческого обмундирования, которым ведали специально определенные для этого выделенные люди. Над домом развевалось громадное панапорское знамя, прибитое к длинному шесту.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ ОСВЯЩЕНИЕ ПАНАГЮРСКОГО ЗНАМЕНИ

1

Освящение знамени состоялось в четверг 22 апреля. Рано утром на колокольнях зазвонили в колокола и забили в клепала. Так было оповещено о торжественном событии панагюрское и окрестное население. Вскоре на улицы, примыкавшие к дому Пенчо Хаджилукова, высыпали любопытные, главным образом женщины и дети, принарядившись в самую лучшую свою одежду; мужчины же остались на укреплениях. Повстанцы, вооруженные, как подобает, кто конный, кто пешком, стекались к главной квартире, то и дело входили и выходили, часто без особой нужды. Всем хотелось произвести впечатление на людей, очарованных их видом, все торопились, отдавали распоряжения, и никто не отвечал «не знаю» на многочисленные вопросы, которыми толпа осыпала повстанцев по любому поводу…

«Поздравляю, братец!»… «Да здравствует!»… «Да здравствуем все мы!»… «Да здравствует воевода Бенковский!»… «Да здравствуют панагюрцы!» — слышалось со всех сторон.