Записки о болгарских восстаниях

Башибузуки сначала столпились у церковных дверей, теперь уже закрытых. Они силились открыть или выломать двери, но не могли. Впрочем, это не имело большого значения, ведь перед ними была всего лишь маленькая церковка. Башибузуки стали карабкаться на стены храма, и вскоре над головами запертых в нем жертв повисли ружейные стволы, всунутые в окна. Сверкнули вспышки пламени, засвистели пули, пронизывая по пять человек зараз. Застреленные роняли головы на грудь, но все еще долго продолжали стоять, как статуи, ибо толпа, теснясь, поддерживала их, не давала упасть на пол. Духота в тесной церкви стала еще нестерпимей, когда внутрь повалил пороховой дым. Отчаянные мольбы о пощаде раздирали воздух.

— Сдавайтесь, останетесь живы! — послышались голоса врагов.

«Упавший в море хватается за змею», — гласит наша пословица. Полуживые люди не верили вражеским посулам, их не раз обманывали, но, не видя никакого пути к спасению, понимая, что все равно их перебьют в церкви, открыли двери. Они снова понадеялись на то, что и у чалмоносцев есть человеческое сердце, что и хищный башибузук может почувствовать сострадание, сжалиться над осажденными, увидев своими глазами задушенных, растоптанных детей, и других детей, еще живых, но напуганных до полусмерти, плачущих вместе с матерями и сестрами. Как видите, зрелище было душераздирающее, беспредельно страшное, но лишь для человека с душой и сердцем, а не для башибузука.

Когда башибузуки подошли к дверям с ятаганами наголо, осажденные стали молить их о пощаде — женщины протягивали им своих детей, надеясь хоть чем-нибудь умилостивить кровопийц, пытались целовать рукояти окровавленных ятаганов, называли разбойников сыновьями, братьями, отцами… Все впустую! Башибузуки хладнокровно перешагнули через лежавшие у дверей трупы, как через поленницу дров, и снова пустили в ход ятаганы. Резня продолжалась несколько часов. Сначала людей обирали и пытали, требуя, чтобы они сказали, где спрятаны их ценности, потом закалывали. Некоторые мужчины спаслись, спрятавшись среди зарезанных и притворившись мертвыми.

4 мая Батак посетили новые гости. Это были хищные белоголовые орлы, не замедлившие примчаться, как на парусах, из-за вершин Доспата. Стервятники взмахивали крыльями, вытягивали головы, спускались с заоблачных высот на окрестные холмы и ждали своего часа.

В тот же день Барутанлия отдал приказ временно прекратить резню, то ли для того, чтобы его герои могли отдохнуть, то ли для собственного своего удовольствия, чтобы причинить нравственные страдания уцелевшим жертвам. А может быть, ждал указаний от татар-пазарджикских беев. Как оказалось, он послал в тот день арнаута Селима к Али-бею в Татар-Пазарджик с письмом, в котором кратко излагал принятые им в Батаке меры, направленные к «сохранению тишины и спокойствия». В этом письме он спрашивал бея, как поступить с оставшимися в живых батакчанами.

Но и во время этого официально разрешенного отдыха или передышки деятельные башибузуки не сидели, сложа руки. Они выводили из церкви уцелевших женщин и девушек, вели их в село и всякого рода пытками принуждали сказать, где спрятаны их драгоценности, деньги, ожерелья, медная посуда, одежда… Вообще в тот день чалмоносцы вели себя более милостиво — резня уступила место грабежу и насилию.

Но прошел и этот день. Рано утром 5 мая вернулся человек, посланный Барутанлией в Татар-Пазарджик. К кому он являлся в этом городе и какой ответ принес Барутанлии, мы не знаем. Впрочем, нет надобности делать предположения и выводы, так как ответ ясен из последующих событий. Когда посланец вернулся, Барутанлия приказал всем батакчанам, мужчинам и женщинам, собраться у церкви, объявив, что там будут составляться списки убитых, а также оставшихся в живых. Женщин выделили из толпы и поставили в стороне, чтобы они не мешали «правильной проверке». Услышав об этом, каждый батакчанин поверил, что теперь-то он избежал смерти. Каждый поспешил к церкви, чтобы записали и его имя, — ведь за неявку он мог ответить головой. Вскоре перед церковью стояло все село от мала до велика, но никто не смел поднять голову и посмотреть в лицо тирану, опасаясь, как бы этот дикарь снова не озверел, как бы снова не засверкали ятаганы, с которых еще не стерли кровь.

И вот кровопийца Барутанлия, окруженный виднейшими из своих разбойников, торжественно подъехал к месту, где собрались несчастные. Окинув злобным взглядом беззащитных, он разгорячил у них на глазах своего скакуна, чтобы показать этим полумертвым людям свое могущество, взмахом руки приказал женщинам отойти еще дальше от мужчин, которых здесь собралось человека триста, и отдал приказ:

— Ятаганы наголо!..

Послышался грозный шорох тысячи ятаганов, выхваченных из ножен. Три сотни мучеников были со всех сторон окружены разбойниками, которые кинулись на них, как сущие звери. А мученики, уже осознав, что обречены, невольно прижались друг к другу, сбились в кучу, как стадо под напором бури, закричали, точно от боли, опустили головы, чтобы не видеть происходящего, стали креститься перед смертью.