Записки о болгарских восстаниях

В нижнем этаже школы скрывалось около двухсот человек — мужчин, женщин, детей, — но кровопийцы второпях не заметили их. Может быть, вы подумаете, что они избежали гибели? Нет, читатель! Они избежали ятагана и легкой смерти от пули, но сгорели заживо, башибузуки на прощанье подожгли здание с четырех сторон. Немного погодя изверги услышали крики и вопли погибающих в страшных муках страдальцев и поняли, что «вышел грех» — грех не по отношению к двум сотням людей, а к самим себе — ведь сначала надо было обобрать жертвы, а они этого не сделали, следовательно, потерпели убыток. Это сильно раздосадовало палачей.

— Жаль! Столько одежды пропало, а может, и денег, — заключили они с турецким хладнокровием и направились к церкви.

Если в школе укрылось человек двести, то в церкви их было в десять раз больше. Здание церкви было нелегко взять приступом, к тому же, по народному поверью, храм божий повсюду считается таким местом, где во все тяжелые времена угнетенные, охраняемые невидимой рукой, находят спасение. Поэтому большинство жителей Батака укрылось в церкви. Не только храм, но и церковный двор были битком набиты людьми. Не сумев сломать ворота, башибузуки окружили двор, и те, кто были посмелее, не замедлили вскарабкаться на ограду, чтобы один за другим соскочить с нее во двор. Безоружные, но доведенные до отчаяния люди не сразу подставили шеи под ятаганы. Толпа мужчин и женщин с камнями и кольями в руках выстроилась у стены, готовясь к обороне. Кровопийцы, зная, что перед ними безоружные, намеревались спокойно перебраться во двор. Но многим башибузукам размножили головы камнями и кольями. Турки падали с ограды, выпуская из рук обнаженные ятаганы и заряженные ружья, а батакчане подхватывали их и, защищая себя, добивали владельцев этого оружия и многих их собратьев, так что спустя несколько минут верхушка ограды опустела. За нею раздавалась мерзкая ругань человекообразных зверей.

Но и это слабое сопротивление было недолгим: оно лишь на очень короткое время отсрочило ужасную трагедию, кровопролитную резню. Да и могло ли быть иначе? Могли ли камни и колья противостоять султанским стальным штыкам, пулям и видинским ятаганам? Разве могли слабые, перепуганные женщины и упавшие духом мужчины голыми руками отогнать тысячную толпу? Конечно, нет!

Вскоре враги пробили бреши в церковной ограде и, просунув в них ружейные стволы, стали стрелять в народ, теснившийся во дворе. Пока брешей было мало, бесстрашные женщины хватали руками ружейные стволы, изрыгающие пули. Одни падали, сраженные, другие тянули ружья к себе, пока не удавалось вытянуть их целиком. Но когда вся ограда оказалась продырявленной, храбрым батакчанкам пришлось отступить. Одни залегли под оградой, другие укрылись в церкви, уже битком набитой людьми, третьи просто легли на землю где попало, четвертые метались как безумные, а огонь неприятельских ружей все усиливался, и убитые, главным образом женщины и маленькие дети, падали, как срезанные колосья на ниве.

Рыдания, обращенные к Христу и Магомету, мольбы на турецком и болгарском языках, вздохи умирающих, страшные хрипы, стенания, просьбы подать хоть каплю воды, слабые голоса, умоляющие: «Смилуйтесь, добейте!» — оглашали церковный двор.

Но ни Христос, ни Магомет не приходили на помощь, первый — чтобы защитить христиан, главной виной которых было поклонение его кресту, а второй — чтобы вразумить правоверных, предсказать им, ежели он действительно пророк, а не обманщик, что гибель Батака приведет к гибели османской империи. Не было их тут! А неразумные сыны человеческие боролись — одни за главенство какого-то креста, другие — полумесяца… Эх ты, вера, вера! Признаю, что много ты сделала добра, но никто не станет отрицать, что ты плывешь, как ладья, по морю крови.

Вместо ангельских голосов, услышанных некогда праотцом Авраамом, в то время как он собирался зарезать своего сына, за церковной оградой раздавались крики «вурун! тутун! сарын!». Несколько женщин, имевших глупость думать, будто и у палачей в чалмах есть сердце, отворили ворота и закричали во весь голос: «Сжальтесь! Сжальтесь!».

Башибузуки мгновенно ворвались в церковный двор с обнаженными ятаганами в руках, и — о боже! — тут началась та душераздирающая, та кровавая драма, при одной мысли о которой помрачается разум, стынет кровь, мгновенно исчезают беспристрастие и хладнокровие, колеблется вера в превосходство людей над бессловесными тварями, и в душу закрадывается подозрение: полно, да разве турок лучше тигра?..

И вот взметнулись ятаганы. Они разили направо, налево, вверх, вниз — повсюду, куда направляла их костлявая кровожадная рука. Они звенели, сталкивались в воздухе, и горячая кровь лилась по их лезвиям, как по желобу, мелкой росой оседая на телах жертв…

«Ой-ой-ой, матушки!», «Где ты, милое дитятко?», «Смилуйся, пресвятая богородица»… — кричали жертвы.

«Бейте, молодцы!», «Бейте всех без разбору, старых и малых — все они неверные собаки!» — ревели палачи.