Записки о болгарских восстаниях

— Приятным разговором не насытишься, — сказал он, — от праздных слов толку мало… Его милость, — продолжал он, указывая на меня, — не учитель и не купец, но апостол, присланный «дедом Иваном», — то есть из России. Он дошел и до наших деревень, чтобы научить нас уму-разуму. Под вечер проведи его в село, и вы с ним побеседуйте, как мы беседовали в Сатире.

Затем батюшка сел на осла и тронулся в обратный путь, домой. Вскоре он скрылся из виду в лесу.

—

Григор не мог бросить уже подожженные пни, чтобы отвести меня в село, расположенное выше, в полутора часах пути, да и рано еще было отправляться туда — ведь если в Сотире я по необходимости показался на улицу среди бела дня, то в Дядово благоразумнее было войти ночью.

—

Холод на этих высотах был нестерпимый. В Дядово мы вошли только спустя час или два, и нас сопровождали два-три человека, которые привели меня прямо в школу. Сюда сошлось почти все село. Человек десять-пятнадцать, вооруженных разнокалиберными винтовками, во главе со священником ждали моего прихода. Среди них были и шестидесятилетние старики и двадцатилетние юноши. Здесь людям жилось свободнее, чем в других местах, потому что в селе не было турок.

Это патриотическое собрание снова пробудило мои силы и вдохнуло в меня надежды. Невозможно было остаться спокойным, видя, что и белобородые старцы стремятся устроить жизнь по-новому; едва ступив на порог, я прослезился и приветствовал их несколькими словами.

Моя вступительная речь о подготовке болгарского народа к восстанию была как бальзам для растроганных слушателей. Они подтверждали и одобряли каждое мое слово, каждый приведенный мною пример.

— Умрем за веру Христову, молодой господин, — сказал один старик, ударяя себя в грудь и сжимая в руке любимую свою кырджалийку, на которой было набито штук десять медных колец.

Немного погодя все собравшиеся обнажили головы во главе со священником, отцом Иваном, державшим в руках евангелие, а я стал посреди них и, стиснув револьвер, начал читать текст присяги. Новые заговорщики повторяли за мной каждое слово, и особенно проникновенно — следующие: «Буду верен отечеству своему и ничего не открою врагам христиан». Приняв присягу, заговорщики стали в ряд и один за другим приложились к стволу моего револьвера и евангелию.

— Поздравляю! — говорили они друг другу.

В тот же вечер крестьяне послали людей закупить порох и пули.

После официальной части мы стали знакомиться — они со мной, а я с ними, — и началась дружеская беседа.

— Ты, Драган, ничего не сказал о себе, но мы тебя все-таки спросим: из какого города ты родом и сколько лет занимаешься этой работой? — спросил меня один из заговорщиков.

— Чего спешишь, милок, — перебил любопытного дед Тодор; но и сам он смотрел мне в рот, ожидая ответа.

Люди, доверившие свою судьбу мне, люди, жизнь которых теперь зависела от меня, естественно, имели право знать, кто я такой.

— Я — болгарин, вот и все, — ответил я. — Доживем до того дня, как поднимется знамя, тогда все узнаем друг про друга.

6

На второй день я отправился в Царацево вместе с проводником, Найденом Прасе, тамошним уроженцем, так как, по его словам, жители той местности хотели, чтобы к ним пришел апостол.

Несколько слов о Царацеве. Это была чисто болгарская деревушка, домов в пятьдесят-шестьдесят, расположенная в часе или полутора часах ходьбы к северу от Пловдива. Должен прежде всего предупредить читателей: пусть никто не подумает, что я отправился туда с намерением вести пропаганду и учредить тайное общество, как я это делал в других деревнях. Боже сохрани! Все дело в том, что в этой деревне жил дядя Иван Атанасов, прозванный Арабаджия, который занимался изготовлением телег, дважды ходил пешком в Бухарест, уже в 1864 году был правой рукой Левского, принимал ходивших к нему за советом Димитра Обшти, Ангела Кынчева[6], Стефана Стамболова, Бенковского Волова и многих других.

Дядя Иван Арабаджия! Начиная с 1862 года и до нашего освобождения не было во Фракии события, в котором он не принял бы участия! Во всей Болгарии и Фракии не было крестьянина, работавшего так деятельно и усердно, как он. Это был столп болгарского освободительного движения. Благодаря ему деревня Царацево сделалась столицей болгарских революционных апостолов — дядя Иван Арабаджия был им и отцом и советчиком, а его скромная хатенка служила им прибежищем! Целых пять лет подряд Невский приходил в Царацево по нескольку раз в год, в любой день и час, и жил у дяди Ивана или у верного его соседа Божила по два-три дня, а не раз и по неделе. Предпринимая какое-нибудь важное дело, Невский если и не брал с собой дяди Ивана, то во всяком случае спрашивал у него совета. Когда жандармы или агенты разыскивали в Пловдиве переодетого апостола, он знал, что нужно бежать к дяде Ивану в Царацево, а там выход обязательно найдется. Если после смерти Невского какой-нибудь апостол заходил в пределы «епархии» дяди Ивана, крестьяне прежде всего спрашивали его:

— Был ли ты в Царацеве? Знаешь ли Ивана Тележника?