Записки о Панемской войне (СИ)

— Понимаю-понимаю… Расслабляешься, как умеешь. Ух! Прямо дух захватывает! Ты видела их вблизи? Говорила с ними? — Фортунат говорил торопливо, словно не верил своему счастью. — Расскажи мне!

— Что именно?

— Как она? В смысле… Кэтнисс?

— Нормальная девчонка, как…

— Да не об этом я, — с досадой бросил Фортунат, — как она была одета, в тот вечер?

— А-а? Это… — улыбнулась Труде, — что-то яркое типа платья бюстье в цветах золота. Естественно от Цинны…

— А обувь? — не унимался поклонник игр.

— Мы обе были босые и ей это превосходно подходит, хотя, мне кажется, — она вытянула перед собой ногу и несколько раз покрутила ступней в воздухе, — у меня более изящные ножки…

— И ты регулярно…?

— Конечно. И именно от них я кое-что знаю о жизни в Дистриктах, кое-что такого, что не можешь знать ты… Впрочем, это всё не так уж важно.

— Слушай, пойдём в «Лазоревый Рай». Отличное место!

— Я-то пойду, но у меня нет желания бежать за париком и каблуками…

— Да ладно тебе, Грация…

— Вообще-то, меня зовут Делли…

— Тем более! В «Раю» полно сердцемилок, тебя оттуда никто не выгонит… Только.

— Прикрыть розу? — понимающе спросила Труде, и в ответ на его кивок, завернула цветок внутрь раскидистой шевелюры.

Солнце заметно опустилось, затерявшись посреди небоскрёбов, в вечернем августовском воздухе появились лёгкие нотки холода, в то время как мощёная набережная по-прежнему хранила дневное тепло. От этого сочетания на девушку повеяло чем-то родным, тем наслаждением, которое она испытывала, когда весенним днём гуляла по нагретым лучами дневного светила камням обдуваемая холодным ветром с окружающих посёлок заснеженных вершин. Этот неожиданный домашний привет был так приятен особенно сегодня, накануне дней, в которые всё и решится…

Толпа в «Лазоревом Раю» вполне оправдала ожидания Труде. Такие же молодые балбесы обоего пола, как и Фортунат, с разговорами о нарядах, татуировках, каких-то музыкальных новинках и, более всего, об Играх. Новые условия Бойни всколыхнули память о победах минувших лет, и все вокруг обсуждали детали прежних арен, кто-то по впечатлениям от просмотра повторов, кто-то, их слушали с особенным вниманием, по воспоминаниям от туристических поездок на места нахождения отыгравших своё стартовых площадок…

— Попрощаемся, — по прошествии пары часов, проведённых в лазоревом гаме, Труде дала понять, что ей пора перейти к более спокойному отдыху перед тяжёлыми днями.

— Мы ещё увидимся?

— Не знаю, по крайней мере, пока будет работать наш забойный цех, точно нет. Впрочем, ты меня можешь увидеть на экране. Завтра, во время разбора оценок и послезавтра во время интервью, в зале.

— Как же я тебя узнаю, Делли? — хмыкнул Фортунат, — ты же явно будешь…

— Ясно… Может, по белой розе.

— А если её не покажут?

— Хорошо, я дам тебе знак. И совсем не тот, что тебе внушила твоя тайная любовь… Смотри внимательно.

Сложив средний и безымянный пальцы трубочкой и перехватив их большим, она словно рожками ткнула мизинцем и указательным в грудь Фортуната* и, пока тот не успел опомниться, побежала в темноту.

Комментарий к 17. В омуте столицы

* наряд Джоанны и имя стилиста заимствован из “Призванной убивать” с разрешения автора - De Lorian. Ссылка тут: https://ficbook.net/readfic/1131969

* жест, если кто не понял:

http://otvet.imgsmail.ru/download/217788214_45b7740583634fd08e33b91835ccab7b_800.png

========== 18. El Veranillo del Patriarca ==========

Комментарий к 18. El Veranillo del Patriarca

Название переводится как “Бабье лето патриарха”.

У говорящих по-кастильски все по-своему. Русские зовут бабье лето “бабьим летом”, англоязычные и их сателлиты - “индейским”. Кастильцы придумали оригинальное и очень милое словечко “veranillo” - “маленькое лето, леточко, летко”.

«Хорошо было всё-таки придумано про Луну и вечную молодость… Ведь правду говорят, там, где диктатура, надо только заполучить в руки самодура, и тогда со страной можно делать всё…», — довольно думала про себя Труде. Выбравшись из президентской постели, она стояла, переминаясь с ноги на ногу, перед огромным, во всю стену, старинным зеркалом. Это была какая-то неведомая ей прежде радость рассматривать себя со всех сторон в темном стекле, поворачиваться к нему то одним, то другим боком, пока расчесываешь волосы удобным гребнем, на скорую руку завязываешь их узлом и заправляешь в них неизменный цветок. В Валльхалле подобных зеркал не водилось — любоваться своим телом считалось там, особенно для фрельсе, чем-то едва на грани приличного, и переводчице никогда не приходилось задумываться, хороша ли она собой… В голове меж тем мелькнула мысль, что ей будет явно не хватать такого великолепного зеркала дома, когда она, покончив, наконец, с причёской, натянула слипы и, погоревав о разорванной Сноу фланелевой рубашке, уже начала прикидывать, что возвращаться ей придётся, завернувшись в скатерть. И тут прикосновение к голому плечу чего-то, напоминающего колючую одёжную щётку, заставило её вздрогнуть.