Записки о прошлом. 1893-1920

«Онёр де ля мэзон» делал нам вылощенный «фазан», полковник Генерального штаба князь Манвелов. Для такого случая в столовой нам был сервирован ужин, и полковник с чисто кавказским радушием угощал нас вином и пустопорожним разговором. Старший из нашей компании, запылённый и задрипанный пехотный капитан, от непривычной для него любезности штабного чина даже растерялся. После ужина нам рядом с замком была отведена квартира, причем Манвелов подчеркнул, что это его «личная любезность», штаб же, как таковой, «квартир отводить не обязан». Дальнейший маршрут, который нам дал этот любезный человек, оказался совершенно неверным, благодаря чему мы заблудились и попали к месту назначения на полдня позже.

Ингушский конный полк, который мы, наконец, с Косигловичем разыскали, стоял в селе Волковцы и выступал на позиции через два часа после нашего приезда. В полковом штабе мы явились «по случаю прибытия в полк» командиру полковнику Мерчуле и его помощнику подполковнику Абелову. Оба они пошли на войну из постоянного состава Офицерской кавалерийской школы, из которой великий князь Михаил Александрович взял большую часть командного состава своей дивизии. Помощник великого князя – князь Багратион, командир Черкесского полка князь Султан Гирей, ротмистр Бертрен и многие другие старшие офицеры туземных полков также принадлежали к славной «смене Филисов», как в кавалерии называли учебный состав Школы. Как Мерчуле, так и Абелов оба были грузины по происхождению, как равно полугрузином являлся и другой помощник командира полка, бывший в отпуске принц Наполеон Мюрат.

Не успели мы осмотреться и познакомиться со штабом полка, как полк уже стал строиться к выступлению. Косиглович, назначенный в третью сотню, успел добыть себе временного коня. Я же в ожидании приезда Филиппа с лошадьми остался как безлошадный в Волковцах, где оставался полковой обоз и адъютант, пока поручик, Баранов со своим ординарцем вольноопределяющимся Волковским.

Оба они были довольно оригинальные типы, а именно: Баранов, являясь сыном известного нижегородского губернатора, окончил Пажеский корпус и вышел в лейб-гвардии Конный полк, уехал из него в своё время добровольцем в Трансвааль воевать за свободу буров. Был он затем в запасе и с началом войны снова стал в строй. Волковский был мой земляк, родом курянин, и за свою жизнь участвовал во всех войнах своего времени, а именно: в китайской, англо-бурской, японской и, наконец, Великой. Он в это время был уже пожилой человек с полуседой бородой. Баранов, впоследствии попав в эмиграцию, получил известность среди парижской русской колонии, как организатор «Свободной трибуны».

До возвращения полка с позиции мне пришлось поселиться в одной из хат, занятых под квартиры четвёртой сотни, в которую я получил назначение. Хата оказалась принадлежащей мужику-галичанину, злому и худому, главной бедой которого, кроме бедности, являлось то, что он был незаконным сыном местного помещика-графа, чего ни он, ни его односельчане никак не могли забыть. Сознание своего «высокого происхождения» не давало ему покоя, и он последними словами клял своего благородного родителя, который «родив, кинув его мыкать горе по билу свиту». У него была дочка, молодая девица, тонкая и стройная, мало похожая на галицийских баб, грубых и неуклюжих, звали её в деревне насмешливо «грабянкой».

В соседних хатах жили офицерские денщики и вестовые самых разных видов и даже национальностей, как, впрочем, и все офицеры четвёртой сотни. Командиром её являлся поручик Цешковский, поляк по происхождению, младшими офицерами – корнет Шенгелай, мингрелец, прапорщик Бек-Карганов, армянин, осетин Огоев и два ингуша Ардаган Ужахов и Кагызман Дудаев. Цешковский был переведён из черниговских гусар, Шенгелай − из запасного гвардейского полка. Из корчевицких казарм в Новгородской губернии, где стоял этот полк, Шенгелай привёз с собой двух вестовых гвардейских гусар и нукера мингрельца Чуки, наглое, забавное и очень самоуверенное существо. Ходя обедать и ужинать в полковой штаб к Баранову и Волковскому, я всю остальную часть дня и ночи страшно скучал в Волковцах, где не было никого из офицеров. Поэтому я со скуки очень обрадовался, когда случайно узнал от крестьян, что в окрестностях села находится богатая графская охота на коз и кабанов.

В сопровождении шенгелаевского вестового и Чуки мы отправились на предварительные разведки в окрестности. В Волковцах части Туземной дивизии стояли уже не первый раз, а потому всё окрестное население успело испытать на себе кавказские воззрения на обращение с населением завоёванных стран, почему конных туземцев наших не только избегало, но и прямо пряталось от них.