Записки о прошлом. 1893-1920

В одну из первых ночных тревог после его приезда, когда по уставу он должен был принять командование и распоряжаться отражением возможного нападения, я совершенно случайно наткнулся на своего начальника, одиноко сидящего на табуретке за постовой конюшней и не принимавшего ровно никакого участия в судьбе отряда. Он кротко слушал раскатисто гремевшие по горам выстрелы и покорно… ждал смерти. Возмущённый его поведением, я сгоряча налетел на него с упрёками, но в ответ услышал какой-то евангельский текст, произнесённый кротким голосом. Видя, что я имею дело с сумасшедшим, я попросил его отправиться домой, чтобы не смущать солдат, и взял всё дело в свои руки. С этой ночи ротмистр Пелёхин почти не выходил из дома, проводя дни и ночи в посте и молитве. Только однажды я посетил его в его келье, когда на посту обнаружились заболевания сыпным тифом, и в Новороссийск надо было послать телеграмму о вызове доктора с дезинфекционным материалом. Это было моё последнее служебное обращение; в ответ Пелёхин ангельски спокойным тоном заявил, что жизнь человеков в руках Господа, а потому дезинфекция и вызов доктора совершенно излишни, «ибо без воли божьей волос не упадёт с головы человека». Кротко вздохнув на моё проклятье, он вернулся к прерванным молитвам. К несчастью, в тревожные времена, которые мы тогда переживали, пелёхинское непротивление злу и пассивный фатализм были более чем опасны для всех его подчинённых, жизнь которых он ставил постоянно в опасность, предоставляя всё на волю божью.

Его юродство послужило прямой причиной гибели моего друга Андрея Ольдерогге, убитого «зелёными» по вине Пелёхина. Юнкер Ольдерроге был одним из тех лиц, благодаря которым нами были арестованы, а затем расстреляны 8 комиссаров Тонкого Мыса. Этого ему, разумеется, местные большевики не простили и вели за ним правильную охоту. Я, конечно, об этом знал, как знали все у нас в отряде, почему Андрюшу никогда и ни при каких обстоятельствах одного не наряжали в опасные командировки.

В начале лета 1919 года я принуждён был по делам службы выехать в Новороссийск, где пробыл дня три. И туда и обратно я ехал на пароходе, к этому времени дорога между Геленджиком и Новороссийском была совершенно непроходима из-за «зелёных», державших нас в осадном положении. Вернувшись из командировки и явившись на кордон, я в числе других служебных новостей узнал, что в моё отсутствие Пелёхин послал Ольдерогге в Новороссийск верхом… отвезти почту, которая задержалась из-за норд-оста. Ни для кого в отряде не было ни малейшего сомнения, что юнкер был послан совершенно бесполезно на верную смерть, но из ложного самолюбия, чтобы не подумали, что он боится, он всё же поехал. В ответ на мой бешеный натиск Пелёхин ответил опять каким-то текстом. С большим трудом удержавшись от того, чтобы дать волю рукам, я в отчаянии вернулся домой, не сомневаясь в том, что больше не увижу Андрюши.

Так и случилось, наутро из Кабардинки была поручена телефонограмма о том, что на шоссе обнаружен труп юнкера с погонами пограничника и убитая лошадь. Это был Ольдерогге. Как потом выяснилось, его подстерегли «зелёные» у самого выезда из Геленджика, видимо, заранее предупреждённые, и расстреляли в упор. Обезображенный труп привезли к вечеру, и на другое утро вместе с доктором и следователем мы его освидетельствовали. «Зелёные» стреляли в упор, так как от винтовочного выстрела в голову было снесено всё лицо, такие же страшные раны были в грудь и живот.

Солдат-фельдшер небрежно и равнодушно перебрасывал бедное тело с одного бока на другой, как мясную тушу, пока следователь записывал в никому не нужный протокол свидетельство доктора.

Кладбище, где мы хоронили Андрюшу, было за городом и потому, во избежание нападения «зелёных», было окружено цепью пластунов. Вопреки уставу, мы отдали погибшему нелепой смертью товарищу офицерские почести. Все три залпа над могилой были направлены в сторону хутора, где погиб Ольдерогге.

С Пелёхиным с этого дня я перестал разговаривать, потребовав официальным рапортом от штаба отдела его медицинского освидетельствования. Корпоративные чувства пограничников по-прежнему преобладали над всем, и полковник Кокаев сумел настолько оттянуть дело, что комиссия собралась приехать в Геленджик тогда, когда не только уже погиб весь геленджикский отряд, а и самого Пелёхина не было в живых. Но это уже другая печальная история, о которой речь будет в своём месте.