Записки о Шерлоке Холмсе

Вдоль водопада, для удобства наблюдения, высечена тропа, но на полпути она обрывается, и путешественнику приходится тем же путем возвращаться назад. Мы как раз повернули обратно и тут увидели парнишку-швейцарца, который бежал нам навстречу с листком в руке. Это было письмо от нашего хозяина, написанное на почтовой бумаге со знаком гостиницы и адресованное мне. Оказывается, сразу после нашего ухода в гостиницу прибыла английская леди в последней стадии чахотки. Она провела зиму в деревне Давос-Плац и теперь ехала в Люцерн, чтобы встретиться там с друзьями, но внезапно у нее пошла горлом кровь. По-видимому, жить ей остается час-другой, но для нее было бы большим утешением поговорить с врачом-англичанином, и если бы я вернулся… и т. д., и т. д. В постскриптуме добряк Штайлер добавлял, что и сам умоляет меня об этом одолжении, так как дама наотрез отказывается говорить с доктором-швейцарцем, и на хозяине гостиницы лежит тяжкий груз ответственности.

Не откликнуться на такую просьбу было невозможно. Как откажешь соотечественнице, которая умирает в чужой стране? Но мне было неловко покидать Холмса в одиночестве. В конце концов мы решили, что при нем останется юный гонец, который послужит ему проводником и спутником, я же вернусь в Майринген. Мой друг, по его словам, собирался немного постоять у водопада, а потом не спеша отправиться через холмы в Розенлау и дождаться вечера, когда я к нему присоединюсь. Перед тем как отправиться в путь, я взглянул на Холмса. Он стоял, прислонившись спиной к скале и скрестив на груди руки, и смотрел вниз на водопад. Я не знал, что вижу его на этой земле в последний раз.

Спустившись с холма, я оглянулся. Водопад с этого места не виден, но видна вьющаяся по склону тропа, которая к нему ведет. Помню, по ней быстро шагал какой-то человек. На фоне зелени четко обрисовывался его черный силуэт. Я заметил и то, как энергично он одолевал подъем, но нужно было спешить, и я выбросил незнакомца из головы.

В Майринген я добрался через час с небольшим. Старик Штайлер стоял на крыльце гостиницы.

– Ну что, – спросил я на ходу, – ей, надеюсь, не стало хуже?

Хозяин удивленно поднял брови, и я похолодел.

– Вы не писали этого? – Я вынул из кармана письмо. – В гостиницу не приезжала больная англичанка?

– Нет! – воскликнул он. – Но бумага помечена знаком гостиницы! Не иначе, письмо написал тот высокий англичанин, который явился, когда вы ушли. Он сказал…

Но я не дослушал объяснения. Обмирая от страха, я кинулся по деревенской улице к знакомой тропе. Дорога вниз заняла у меня час. На подъем я, как ни спешил, потратил целых два. У Райхенбахского водопада мне на глаза попался альпеншток Холмса, прислоненный к скале там, где я оставил моего друга. Холмса нигде не было, и на мой крик отозвалось только эхо, прокатившееся по окрестным утесам.

При виде альпенштока сердце у меня упало. Значит, Холмс не пошел в Розенлау. Он остался на тропе, трех футов шириной; с одной стороны отвесный склон, с другой – отвесный обрыв. Тут его и застиг враг. Юный швейцарец тоже исчез. Наверное, ему заплатил Мориарти и он оставил их наедине. Что произошло потом? Кто скажет?

Пораженный ужасом, я застыл на месте, чтобы немного прийти в себя. Мне вспомнились методы Холмса, и я решил разобраться в трагедии с их помощью. Увы, это была совсем несложная задача. Беседуя, мы достигли конца тропы; альпеншток отмечал то место, где мы остановились. Черная земля, постоянно орошаемая водяной пылью, никогда не высыхает – птица и та оставит отпечаток. В конце тропы виднелись две четкие дорожки шагов. Они вели туда, обратных следов не было. В нескольких ярдах от края истоптанная земля напоминала болото, кусты и папоротники по кромке были оборваны и заляпаны грязью. Я лег на живот, стараясь рассмотреть что-нибудь сквозь летящие брызги. Уже начало темнеть, и я замечал только, как блестят на черных стенах мокрые пятна и искрится в самом низу дробящаяся вода. Я крикнул, но единственным откликом был все тот же, похожий на человеческий, стон водопада.

Однако судьба не оставила меня без последнего привета от моего друга и товарища. На верхушке скалы, к которой был прислонен альпеншток, я заметил какой-то блестящий предмет. Это оказался серебряный портсигар Холмса. Когда я его взял, на землю слетел лежавший под ним квадратик бумаги. Расправив его, я обнаружил, что это три листка из блокнота и написанное на них адресовано мне. Четкое обозначение адресата, ровный и разборчивый почерк, словно Холмс сидел в своем кабинете, – все это как нельзя лучше говорило о том, что за человек был мой друг.