Записки о Шерлоке Холмсе

– Они захватили всю шайку, кроме него. Он их провел. Конечно, когда я уехал, в стране не осталось никого, кто мог бы с ним сладить. Но я-то думал, что дал им все козыри. Наверное, Ватсон, вам лучше будет вернуться в Англию.

– Почему?

– Потому что я теперь опасный спутник. Этот человек остался без дела. Вернуться в Лондон для него равносильно гибели. Если я правильно разобрался в его натуре, он отныне посвятит все силы тому, чтобы мне отомстить. Настойчиво вам советую: возвращайтесь к своим пациентам.

Старый солдат и старый друг не мог внять такому призыву. Полчаса мы спорили, сидя в страсбургском salle-à-manger[4], но тем же вечером снова пустились в путь по направлению к Женеве.

Мы провели прекрасную неделю, странствуя по долине Роны, в Лëйке свернули, миновали перевал Гемми, еще лежавший под снегом, и через Интерлакен направились к Майрингену. Это было захватывающее путешествие: внизу нежная весенняя зелень, наверху – девственные снега зимы. Мне, однако, было понятно, что Холмс ни на мгновение не забывает о нависшей над ним тени. И в уютных альпийских деревушках, и на одиноких горных перевалах я замечал, как бегают по сторонам его глаза, как пристально он изучает лица прохожих. Это означало, что он твердо убежден: где бы мы ни оказались, всюду по пятам за нами следует опасность.

Помнится, оставив позади Гемми, мы шли по мрачному берегу Даубензее, и вдруг с гребня горы справа скатился большой камень и с шумом ухнул в озеро прямо за нашими спинами. В то же мгновение Холмс взлетел по склону и, стоя на могучей скале, стал озирать окрестности. Тщетно уверял его проводник, что по весне в этом месте нередко случается камнепад. Холмс молчал, но многозначительно мне улыбался.

При всей своей бдительности Холмс никогда не впадал в уныние. Напротив, не припомню, когда еще он бывал в таком приподнятом настроении. Снова и снова он повторял, что с радостью завершил бы свою карьеру, если бы знал, что общество избавлено от профессора Мориарти.

– Думаю, Ватсон, не будет преувеличением сказать, что моя жизнь прожита не зря, – заметил он однажды. – Даже если сегодня в моей профессиональной биографии будет поставлена точка, мне не придется за нее краснеть. Благодаря мне в Лондоне теперь дышится легче. Я провел более тысячи расследований и ни разу, насколько мне известно, не помогал неправой стороне. В последнее время меня больше тянет разгадывать тайны природы, нежели те неглубокие загадки, которые порождает общество, созданное руками человеческими. Материал для ваших записок, Ватсон, будет исчерпан в тот день, когда я увенчаю свою карьеру поимкой или устранением самого умного и опасного преступника во всей Европе.

Приступая к тому немногому, что мне осталось поведать, я буду краток, но точен. Я охотно воздержался бы от этого рассказа, но вижу свой долг в том, чтобы не упустить ни единой подробности.

Третьего мая мы прибыли в деревушку Майринген и остановились в гостинице «Энглишер Хоф», принадлежащей Петеру Штайлеру-старшему. Наш хозяин, очень неглупый человек, прекрасно говорил по-английски, так как три года прослужил половым в лондонском отеле «Гроувенор». По его совету мы днем 4-го числа отправились в поход, намереваясь пересечь холмы и провести ночь в селении Розенлау. Притом хозяин строго-настрого наказал на полдороге сделать небольшой крюк, чтобы осмотреть Райхенбахский водопад.

Место это поистине пугающее. Поток, питаемый талыми снегами, низвергается в чудовищную пропасть, откуда, как клубы дыма при пожаре, взлетает водяная пыль. Обрывистое русло, по которому стремится река, представляет собой гигантскую, сходящуюся книзу расщелину; воды, бегущие меж ее блестящих, угольно-черных стен, падают в бездонную, подобную кипящему котлу чашу, с неровного края которой поток снова обрушивается вниз. От шума, сопровождающего этот зеленоватый поток на всем его длинном пути, от шипенья брызг, сливающихся в сплошную завесу, от всего этого коловращения и грохота у тебя начинает кружиться голова. Мы подошли к водопаду, чтобы посмотреть, как искрится внизу, дробясь о черные скалы, вода, и послушать ее гулкие, словно бы человеческие, стоны, восходящие из пропасти вместе с брызгами.