Записки одессита. Оккупация и после…

Немцы пришли

Затем в городе появились немцы. От них ожидали зверств, несопоставимых с румынскими, но прибывающие серенькие оккупанты казались вовсе не свирепыми. Им даже претил трупный запах, и они никого не вешали. Александровский проспект стал каким-то будничным, без веревок и без евреев…

Партизаны теперь не очень активно убивали оккупантов, а те прекратили облавы и убийства гражданского населения. Такие неожиданные перемены в притихшем городе не всем нравились.

Румыны стали менее заметными, торжественные парады по Пушкинской прекратились.

Немцы приняли от румынских властей почти неразрушенный центр города. Наши минеры, перед уходом войск, взорвали, что успели — причалы, рельсы, паровозы, повредили железнодорожный вокзал. На большее, видимо, не хватило времени. После румынской оккупации Одесса уже не могла называться еврейским городом, даже местечковым, хотя одесситов осталось в нем около трехсот тысяч. Более десяти тысяч евреев румыны уничтожили…

Продолжали осторожно действовать подпольщики. Они клеили на большие афишные тумбы с объявлениями о всевозможных гастролях листовки, или, как их тогда называли, прокламации. Иногда такие же листовки папа читал на Пушкинской, что было опасным занятием. Впрочем, у немецкой жандармерии не хватало стукачей, не успели обзавестись, наверное.

Солдаты вермахта разместились в тех же помещениях, в которых до них жили румыны. Дворники стали заметать дворы, тротуары, мостовые по несколько раз в день. Все повешенные при румынах были сняты с деревьев, и мертвецов на улицах не стало. Скорее всего, немецкие жандармы справлялись со своей работой без излишней показухи, и не было разговоров о ночных арестах…

Хотя был установлен комендантский час, молодые одесситы продолжали разворовывать имущество порта и грузы, используя канализационные тоннели. Если кто-нибудь при этом погибал, то мог считаться партизаном, хотя немцы их таковыми не считали.

Поселившийся в нашей квартире немецкий офицер сразу объяснил жильцам, что полы в коридоре и туалете должны быть всегда чистыми, и это его требование тщательно выполнялось. Одесситы, напуганные слухами о зверствах фашистов, ожидали массовых расстрелов, облав, стрельбы на улицах, и прятались по квартирам… Через несколько дней все успокоилось, и люди появились на улицах. Никто на них в дневное время не обращал внимания, как и на нас, малолеток.

Я не видел, чтобы немцы проверяли у взрослых документы, как это часто делали румыны. Те, кто прятался в катакомбах, сараях, кладовках, и не думали о том, чтобы выйти на свежий воздух даже ночью. Понимали, что если так нельзя было дразнить румын, то немцев нельзя и подавно… Единичные евреи, пережившие румынскую оккупацию, надеялись пережить и немецкую.

Новая администрация явно верила ушедшим румынским властям, работа которых была наглядно видна без слов.

Солдаты, которых наскребли в Германии для оккупации Одессы, вели себя скромнее румын. Противотанковые ежи не устанавливались. Подготовки к уличным боям и обороне центра города не наблюдалось.

В нашем доме был организован немецкий штаб. Все этажи заполнились офицерами и солдатами вермахта. Обысков не проводили, но во всем почувствовалось стремление к дисциплине и порядку. По отношению к жильцам нашего дома они вели себя спокойно, а на нас, пяти — шестилетних, вовсе не обращали внимания. Мы с Ленькой залезали в рабочие легковые автомобили, стоявшие во дворе, и никто нас не гонял. Иногда мы даже получали по несколько круглых леденцов и спокойно ходили по этажам внутри двора, в котором располагался штаб.

С приходом немецких войск продовольственный вопрос обострился, особенно для тети Оли. Немецкий офицер, поселившийся в нашей квартире, не нуждался в ее услугах, а делать что-то, кроме домашней работы, она не умела.

Ничего не умел и дядя Петя кроме тушения пожаров, но, несмотря на обилие таковых, мэрия им не уделяла внимания. Когда дома пылали, им просто давали возможность догорать.

Воду жильцы центра города носили ведрами с Польского спуска, набирая ее из бившего там ключа. Мыть коридоры, туалеты и кухни следовало каждую неделю, и тщательно: немец не любил дурных запахов. Соседки срочно отучились убирать по системе «срала — мазала», и даже стали поучать одна другую.

«Голь на выдумку хитра», и тетя Оля нашла подход к денщику нашего офицера. Дядя Петя принес два ведра воды, денщик собрал офицерские вещи, и сдал их в стирку. Тетя Оля выполнила привычную работу, и чистую, отутюженную форму сдала с улыбкой заказчику. Утром офицер надел свое обмундирование и заметил, что галифе поглажены не так. По всей квартире разнеслись немецкие ругательства.

Даже не зная языка, тетя Оля понимала, о чем речь, и не знала, куда прятаться, но догадалась разжечь угли для утюга. Пожилой денщик выскочил на кухню с брюками в трясущихся руках, не успев даже похмелиться. Он сам перегладил галифе, сердито поглядывая на тетю Олю, которая выложила рядом полученные вчера за работу сигареты и пачку печенья…