Записки одессита. Оккупация и после…

Наверное, инвалиды обучали наиболее музыкальных сумасшедших песням, которые не умели или боялись петь сами. Хотя бояться им, казалось бы, уже можно было отвыкать.

* * *

Куда-либо ездить за продуктами мама больше не могла. Никакие поезда, кроме военных эшелонов, никуда не ходили. В городе с продовольствием стало совсем плохо. Однажды сестре Дине повезло, она поймала на Ришельевской голубя с поврежденными лапками (наверное, при бомбежке), который не мог взлететь. Добытую птицу она принесла домой, мама ее зарезала, ошпарила, распотрошила и сварила бульон. Мы так радовались, как будто произошло чудо, и мы попали на праздник. Дома у нас кроме соли ничего не было.

Через несколько дней город бомбить перестали. Самолеты не летали, стало очень тихо, и в этой тишине мы с Ленькой стали обходить открытые квартиры в нашей парадной. В них еще несколько дней назад проживали немецкие солдаты.

Во всех комнатах стояло по пять-шесть железных кроватей, возле каждой была установлена тумбочка. Все кровати были аккуратно застелены шерстяными одеялами и белыми простынями.

Возникало впечатление, что хозяева скоро вернутся. Под каждой кроватью лежали упакованные в пергаментную бумагу пряжки ремней с надписью по кругу на немецком языке, но мы не умели читать и по-русски. В некоторых тумбочках оставались столбики круглых леденцов или зубной порошок со щеткой. Попадались складные ножи с вилкой и ложкой. Кроме конфет и зубного порошка мы ничего не взяли.

Покувыркались на постелях, поделили конфеты и пошли по своим комнатам, к родителям — обрадовать их нашими находками. Конечно, это были полезные приобретения, и родители нас похвалили. Поощренный вниманием, я пошел во двор и начал осматривать помещение бывшего немецкого штаба. Побывал там, где до того нашел ящик с гранатами. Там ничего не было, только перевернутые столы и стулья.

В углу нашел винтовочные штыки и кожаные чехлы для них, в которые были вложены деревянные распорки. Собрал и понес домой.

Мама все это добро сложила в сумку и куда-то выбросила. После этого оружие домой я не носил даже если что-нибудь находил. Все равно мама выбросит, а прятать негде. В других помещениях нашлись несколько жестяных баночек, похожих на крем для обуви, но внутри оказались плоские стеариновые свечи с фитилем посередине. Их мама не выбросила. Когда не было электроэнергии, они нам пригождались.

Нашел осветительные карбидные лампы, они тоже оказались нужными, потому что карбид, упакованный в ящики, не был дефицитным, а керосин достать было трудно. Горели эти лампочки долго, но с неприятным запахом.

Одесситы в основном были очень голодными, но в город не выходили. Румынские и немецкие оккупационные деньги уже были никому не нужны, советских рублей тоже ни у кого не было. А куда и зачем голодным людям идти без денег?

В немецких столовых, кроме посуды, на дне которой были наштампованы орлы со свастикой, ничего не было. Оккупационная власть себя никак не проявляла, но радиоточки работали. Большую часть суток они молчали. Вдруг по ним сообщили, что всем жителям города необходимо держать все двери открытыми и не выходить на улицу из своих комнат. За невыполнение — расстрел. Впрочем, расстрелом каралось любое нарушение приказов румынского, а затем немецкого командования. Люди к этому уже привыкли.

Среди соседей прошел слух, что через город пройдут части «калмыков», которые будут вырезать население. Точно этого никто не знал и не мог знать, но все подъезды домов и все парадные на всякий случай были закрыты дворниками. Конечно, это не могло быть серьезной преградой для нападающих (если бы они были). Окна первых этажей не имели решеток, попасть в квартиры других этажей проблемы не составляло. Однако, все коммунальные квартиры, где были жильцы, тоже позакрывали.

Все ждали, что будет, но ничего не случилось. Позже одесситы узнали, что советские войска, высадив десант, перекрыли дорогу на Одессу «калмыкам», которые в пригородах успели порезать население.

Освобождение

Следующим утром, 10 апреля, в Одессу вошли наши войска. В центре города они шли по Ришельевской от Оперного театра. Все, кто мог ходить, вышли к ним навстречу, выбежали и мы с Ленькой.

Советскую военную форму почти все одесские дети видели впервые. Малыши постарше отдавали им честь, солдаты весело смеялись и козыряли им в ответ. И мы стали отдавать честь, и нам тоже отвечали.

Все было очень празднично. Даже голод гасился общим радостным возбуждением. Потом солдаты стали проходить строем, четким шагом, и петь, как мне слышалось, «кутья разблагородная вскипает, как волна».

Дело в том, что процесс варки кутьи я видел, когда мама ее готовила на поминки бабушки Пелагеи. Тогда же у меня сформировалось мнение, что еда эта очень вкусная и что-то благородное в ней, безусловно, было. Всё мне было понятно, но почему солдаты с винтовками в строю поют про кутью?