Записки одессита. Оккупация и после…

Поезд тронулся, мимо нас проплыли Куликово поле, затем дома. Мы увлеклись движением и не заметили, как паровоз, таща за собой вагоны, въехал в мойку. Вагоны терлись какими-то катками с намотанными на них грязными тряпками, из-под них била струями вода. Тряпки крепились к металлическим стержням, которые нас здорово исцарапали.

Когда мы, наконец, спрыгнули со ступеньки, вид у нас был тот еще, не лучше самых грязных оборванцев, каких можно было видеть тогда на Привозе. Спасло, как всех одесситов, море. И мы пошли в сторону пляжа, к которому привыкли — на Ланжерон. Кое-как отстирали свои трусы и майки, как могли, отмыли себя. Промыли поцарапанные животы (головы мы все же успели при прохождении мойки отвернуть), и стали принимать лечебные солнечные ванны.

Теперешний вокзал был построен в начале пятидесятых. Его возводили наши рабочие, немецкие пленные, студенты училищ и строительного института. Принимала участие в его сооружении и моя сестра, которая тогда училась в ОИСИ. Когда же вокзал, наконец, построили и он начал функционировать, на него приезжали посмотреть одесситы со всех районов города. Это было-таки большое событие.

Судьбы лейтенантов

Вернулись с фронта и поселились в нашем доме в квартире, вход в которую был через парадную дверь с Ришельевской, два молодых лейтенанта. Были они на войне, видимо недолго. Возможно, окончили военное училище перед самой Победой и когда попали на фронт, то им не почти пришлось участвовать в боях. Повезло.

Приехали они с войны на немецких трофейных мощных мотоциклах с колясками, в которых часто катали своих молодых жен. Ребята любили охоту и женщины повсюду ездили с ними. Иногда лейтенанты, когда их жены заносили охотничьи трофеи в дом, сажали нас в коляски, на задние сиденья и катали вокруг дома. Они шутили с нами и вели себя, как чуть более старшие друзья-товарищи.

Не знаю, были ли они одесситами, но по их поведению, можно было судить, что да. Они были очень добродушными, пребывая в том возрасте, когда люди всему верят и всем доверяют.

Однажды эти семьи поехали на охоту. По дороге их остановили двое мужчин и попросили подбросить к селу. Лейтенанты посадили их на задние сиденья и поехали. Тут одна из жен увидела, как у друга вынимает из кобуры пистолет один из «пассажиров». Она подняла крик, кинулась на второго, сидевшего сзади мужа. Завязалась драка, но тот, который успел украсть оружие, выстрелил. Чем все окончилось, и поймали ли бандитов, мне узнать не довелось. Одного из лейтенантов торжественно хоронили с воинскими почестями.

Из разговоров соседей я понял, что перед смертью он просил свою жену отдать его мотоцикл другу. Другого имущества у него не было.

Торговый люд

Привоз начинался с грязных рыбных корпусов, задняя часть которых выходила на улицу Эстонскую. Возле входных дверей в рыбные корпуса стояли рыбаки и перекупщики с вязками бычков, скумбрии, тарани. Внутри располагались стеллажные весы, на которых развешивали тюльку, камбалу, бычков и речную рыбу постоянные продавцы.

Каждый корпус имел два-три выхода на Привозную улицу, начинавшуюся с Ришельевской и упиравшуюся в металлические ворота Привоза. Остальная часть этой улицы сохранилась после постройки нового универмага — справа от Привоза, хотя и она претерпела изменения.

Продавцы пропахли рыбой, как и сами корпуса, которые, казалось, никто и никогда не сможет отмыть. На отдельных лотках лежали «деликатесы» — дунайская селедка и раки. Они не были очень уж дорогими, но наши родители не могли позволить себе их покупать. Толчеи не было, покупатели могли спокойно торговаться с продавцами.

На противоположной стороне Привозной и за углом, со стороны Ришельевской толпились «шахтеры» — перекупщики облигаций госзаймов, часов, золотых и серебряных изделий. Прозвище свое они оправдывали способностью что угодно достать хоть из-под земли. Между собой и с блатными (продающими краденное) они разговаривали только на одесском жаргоне и матом:

— Ты что притарабанил?

— Рыжьё, котел.

— Покажь…

Блатной показывает золотые кольца, часы. «Шахтер» вынимает лупу, рассматривает пробу, вскрывает заднюю крышку часов, называет цену. «Продавец» взрывается:

— Ты что, охуел? Пойдем «на люди»!

— Ты строишь из себя блатного? У тебя что, два пальца в жопу влазят?

Вмешиваются близстоящие «шахтеры» и успокаивают повздоривших. Один из них предлагает:

— Так, дай ему еще полштуки и по рукам.

Воришка «менжуется». Пришлось накинуть еще пару «соцок». Разошлись.

Возле ворот главного входа на Привоз со стороны Екатерининской с утра и допоздна подпрыгивал продавец бумажных разноцветных абажуров. У него одна нога была значительно короче другой, но он лихо подскакивал с большой охапкой своего товара. Продавец без устали шнырял между людьми, спешившими на базар и с базара, неустанно выкрикивая: «абжурчики, кому абжурчики!» За его товаром очереди не выстраивались, но он долго не менял свой бизнес на другой.