— Не могла от него избавиться? — шикаю я, путаясь в рукавах. Психую, ругаюсь, но, наконец, справляюсь. Ева помогает застегнуть молнию.
— Каким образом? Мы как приехали, он не вставал с этого стула.
— Да плевать. Не хочу его видеть.
— Слушай… я не знала. Честно. Стала бы я ему грубить, если бы знала, кто он.
Собственно и не сомневалась в этом.
— Неважно. Пошли отсюда. Дико хочу есть, а еще у меня все тело ноет.
Дима, в самом деле, ждет нас по ту сторону и молчит, пока мы не выходим на утопающую в ночи улицу из примерзко неприятного одноэтажного сооружения, судя по виду готового рассыпаться на кирпичики в любую минуту. Оживает Данилов лишь когда я презрительно прохожу мимо “Ягуара”.
— Сядь в машину, — останавливает меня требовательный голос.
Фыркаю.
— Не сяду.
— Сядешь. Или я затащу тебя силком.
— Только попробуй.
Кто ж ожидал-то? Меня бесцеремонно сгребают в охапку и волочат к автомобилю. Извиваюсь и пытаюсь вырваться, да куда там. На данный момент уровень моих способностей к самообороне — ноль, я еще не отошла после смерти. Черт, я ведь умерла… какой это раз на моей памяти? Двадцатый, двадцать четвертый?
Ева, не вмешиваясь, стоит в стороне. Само собой, станет она лезть в разборки, где замешан один из асов. А передо мной тем временем уже гостеприимно открылась дверца пассажирского сидения. Правда саму меня гораздо менее гостеприимно и достаточно грубо затолкали в салон.
Обижено скрещиваю руки и демонстративно отворачиваюсь.
— Только попробуй вылезти, — грозит Дима и с грохотом захлопывает дверцу.
Что за вандализм? Разве так можно обращаться с такой тачкой?
— Повежливей с машиной, — не выдержав, цежу я сквозь зубы.
Не отвечают. Водитель занимает место за рулем, а Ева запрыгивает назад. “Ягуар” трогается. Молчим следующие несколько минут. Я так вообще не меняю позы, но урчащий желудок напрочь отбивает всю внешнюю браваду.
— Хочу есть, — буквально требую.
— Туда и едем, — отвечает Дима, и опять молчание.
Очень скоро мы уже сидим в каком-то круглосуточном кафе, и я с аппетитом уплетаю суп, бифштекс с гарниром и салат из куриной грудки, запивая все чаем. Ева неторопливо попивает молочной коктейль, а Данилов младший сидит напротив и, покусывая ноготь большого пальца, задумчиво наблюдает за мной.
Практически не обращаю на спутников внимания. Слишком голодная. Игнорирую не только их, но и ошарашенную официантку, попытавшуюся забрать недоеденную тарелку и чуть не схлопотавшую за эту по рукам. Моя прелесть, не отдам.
Замедляюсь только когда понимаю, что обожралась. Не просто объелась, а именно обожралась и вряд ли смогу теперь встать. Откладываю вилку и с наслаждением откидываюсь на спинку стула.
Дима только этого и ждет.
— Трапеза окончена? Подобрела? Теперь пора отвечать на вопросы.
— Теперь пора спать, — поглядываю на темень за окном. На дворе давно дождливая ночь, но судя по проблескам, скоро рассвет. Это сколько ж я пролежала в морге…
Данилов младший достает из кармана мой разбитый вдребезги телефон и кладет на стол.
— Нет, сначала ты все расскажешь, а потом нужно будет доложить остальным.
Удивленно хмурюсь.
— То есть пока никто не знает?
— Пока нет, — как он особенно выделил это “пока”. — Но должны. Это же все меняет.
— Что меняет? — фыркаю. — Ничего это не меняет. Знаешь, каким образом это выставят? Что я специально все подстроила, чтобы отвести от себя подозрения.
— Ты настолько не веришь асам?
— Я никому не верю. Чем отвечают и мне. И правильно, видимо, делаю, — холодно смотрю на Диму. — Разве нет? Не меня ли водили за нос последние недели?
— Это другое.
— Нет, это называется вранье. И никак по-другому. А ты еще что-то говоришь о вере, — хватаю телефон со стола и встаю. Ох, не надо было так наедаться. — Поехали в башню. Я дико устала.
Продолжить спор не удалось. С кем переругиваться, если я уже вылетела на улицу, недовольно ежась от холодного ветра и прячась под козырьком от дождя? Не с кем, правильно. Ева с Димой вышли почти сразу и вот мы уже едем обратно к Деловому центру по пустынной в такой час дороге. Вот всегда бы так!
Заезжаем на подземную парковку, тормозим.
— Ева, выйди, пожалуйста, — просит Дима, разблокировав дверцы только со стороны задних сидений. Та послушно выползает, быстро переглянувшись со мной, но далеко не уходит. Останавливается возле соседней припаркованной машины и ждет. Мой суровый надзиратель.
— Итак, сейчас будет чистосердечное признание? — снова скрещиваю руки на груди. Точно защищающийся жест, психиатры дело говорят.
— Да, я знал кто ты… Если ты об этом. Извиняться не собираюсь, уж не обессудь. Ты была под подозрением, а нам нужно было присмотреться поближе. Все же ты оказалась на нашей территории.
Нашей. Нам. Ясно же о ком речь, да? Чертовы братья.
— Я живу в Питере не первый год.
— Знаю. Но ситуация поменялась после кражи копья.
Хмыкаю.
— И что же? Наша встреча на гала-приеме неслучайна?