Записки отшельника

Сам непосредственно не находясь у власти; надеясь, что там понимают дело, как следует, — он в таких случаях (мне все кажется) старался лишь побочными, но важными средствами облегчить это дело людям, стоящим у кормила правления.

Если это так; если он с подобной целью писал иногда не то, что думал, то эту ложь можно назвать благородной ложью и хитрость эту следует назвать патриотической, даже самоотверженной хитростью, ибо многие могли основательно сказать, что он совсем не дальновиден.

Если же нет, то в подобных случаях он был уж слишком страстен, упрям и часто непрозорлив.

Почему, например, он не употребил со своей стороны всех возможных усилий, чтобы помешать дарованию Болгарии конституции? Или он предвидел необходимость пережить современную анархию? Или он допускал в тайне души своей опыт над Болгарией? Как доктора: "in anima vili!"

Тогда еще это не слишком дурно, хотя все-таки опасно. Или (неужели?) у него в глубине души еще оставалась кое-какая вера в те самые европейские идеалы, которым он при начале деятельности своей так усердно служил и от которых позднее, шаг за шагом, опыт за опытом поочередно отказывался?

Кто знает! Он систематически и с полной ясностью ничего не любил выражать... Он что-то как будто всегда приберегал в себе на всякий случай...

Или, напротив того, он уж слишком исключительно заботился о злобе текущего дня — и воображал ошибочно, что все можно опять поправить заново, если и перейдешь через край.

И еще пример: почему он за последние года, такой твердый и формальный защитник Православия и прежде никогда явно против Церкви не враждовавший, почему он так упорно травил греческое духовенство? И травил иногда из-за пустяков.

Это может казаться загадкой для того, кто из личных с ним разговоров случайно не узнал (подобно тому, как узнал я) его задней и серьезной мысли.

Феофан Прокопович, повторяю, — вот кто в нем жил. А греческое духовенство — это Стефан Яворский в своем роде.

Государство — прежде; Церковь — после; видимо, думал Катков.

Дальше идеалов Петра I он не шел.

Как будто Русское государство может жить долго без постоянного возбуждения, или подогревания, так сказать, церковных чувств!..

Я подчеркиваю церковных именно, а не просто христианских... В наше время слово христианство стало очень сбивчивым. Зовет себя кощунственно христианином даже и Л. Н. Толстой, увлекшийся сантиментальным и мирным нигилизмом. "На старости лет открывший вдруг филантропию", как очень зло выразился про него тот же Катков.

Гуманитарное лжехристианство с одним бессмысленным всепрощением своим, со своим космополитизмом — без ясного догмата; с проповедью любви, без проповеди "страха Божия и веры"; без обрядов, живописующих нам самую суть правильного учения... ("Возлюбим друг друга, да единомыслием исповемы ". Для крепкого единения в вере прежде всего, а потом уже и для взаимного облегчения тягостей земной жизни и т. д.) — такое христинство есть все та же революция, сколько ни источай оно меду; при таком христианстве ни воевать нельзя, ни государством править; и Богу молиться незачем... "Бог — это сердце мое, это моя совесть, это моя вера в себя, — и я буду лишь этому гласу внимать!" (Да! И Желябов внимал своей совести!)

Такое христианство может лишь ускорить всеразрушение.

Оно и в кротости своей преступно; я не о нем (избави нас, Боже!) говорю; я говорю, что для Русского государства необходимо постоянное подогреванье, подвинчиванье церковности православной и поэтому, чем богаче будет запас этой церковности, чем сильнее будет самобытный заряд живых православных чувств где-нибудь во всей совокупности Церквей восточного исповедания, тем в общем смысле выгоднее и для государства Русского даже в том случае, если сила этого самобытного заряда и будет его в частных столкновениях обжигать иногда. Пусть обожжет, лишь бы сама не слабела!

Как часто, живя в Москве, я думал именно об этом, проезжая вечером мимо электрических фонарей у храма Спасителя. Меркнет, меркнет свет фонаря... чуть светится; и вдруг какая-то невидимая сила, где-то, я не знаю (там, конечно, где сосредоточен заряд электричества), что-то свершает мне непонятное, и свет опять начинает сиять все сильнее и сильнее, так сильно, что глазам тяжело...

Мы живем века в озарении этого света, не думая ничего об его источниках, но попробуйте ослабить эти источники... Что будет?