Записки промышленного шпиона (сборник)

Особенно странной показалась мне возможная близкая гибель некоего Альписаро Посседы, о котором я раньше никогда не слышал. Судя по всему, он был весьма динамичной самоорганизующейся системой: в три часа дня в среду он должен был, отравившись обандо («Обандо – это яд, обандо – это вред, обандо – это путь к беспорядочным связям»), нагишом выйти к башням Келлета и закричать, что ему не нравятся все эти древние исторические строения. Они, видите ли, напоминают ему Бастилию, а ее снесли с лица земли. Произнеся такую речь, Альписаро Посседа, разгневанный и обнаженный, побежит домой за мотыгой, чтобы снести с лица земли и башни Келлета. И падет в борьбе с вызванными полицейскими патрулями…»

10

«…Сообщение о близком и не очень приятном конце гражданина Альписаро Посседы по-настоящему поразило меня. Я решил навестить этого человека, хотя никогда прежде им не интересовался. В общем, я без труда разыскал небольшой каменный домик недалеко от башен Келлета. Это был удобный, хотя тесноватый домик. В обширном саду зеленели и цвели фруктовые деревья. Сам Альписаро Посседа, энергичный, веселый малый, полный здоровья и сил, то и дело взволнованно запускал пальцы в мощную рыжую бороду. Перед ним стояла бронзовая ступа с уже размельченным кофе.

– Эти лентяи притащились с вами?

Патруль (я о нем забыл) удобно расположился в десяти шагах от домика на округлых каменных валунах, загромождающих обочину площади. Солдаты лениво чистили оружие, офицер курил. Наверное, они не отказались бы от кофе, но мне они не нравились. Я так и сказал Альписаро Посседе: «Они мне не нравятся». Он хмыкнул и заметил, что я ему тоже не нравлюсь. Но чашку кофе сварил. Здоровый, полноценный человек, мыслил он здраво и энергично. Я никак не мог поверить тому, что он способен выбежать на улицу нагишом.

– Я не спрашиваю, кто вы, – заметил Альписаро Посседа, разливая по чашкам ароматный кофе. – Я не хочу знать этого. – Он поднял на меня умные темные глаза. – Но что пишут в «Газетт» о вашей судьбе?

– Ничего, – ответил я правдиво.

– Совсем ничего?

– Совсем.

– Значит, такие люди еще есть?

– Что значит – такие? И что значит – еще?

Он пожал мощными плечами. Его темные глаза были очень выразительны.

– Вас, наверное, удивила «Газетт». Вы пришли поглазеть на сумасшедшего, который скоро сам полезет под пули?

Я кивнул.

– Ну и как? Похож я на сумасшедшего?

– Не очень. Но иногда такое случается внезапно. Хотя мне кажется, что вы не поддадитесь искушению.

– Искушению? – Он задумался. – Пожалуй, это точное слово. – И взглянул на меня чуть ли не смущенно: – Послушайте. Раз уж вы пришли. Я не все понял в этой заметке. Ну, башни Келлета, ну, мотыга, полицейские. Это ладно, это все понятно. Но что такое Бастилия?

– Это тюрьма, – объяснил я. – Очень знаменитая тюрьма. О ней упоминалось в школьных учебниках при Ферше-старшем, но потом это название вычеркнули из учебников. А тюрьму снесли сами французы во время своей самой знаменитой революции.

– Тюрьма… – разочарованно протянул Альписаро Посседа. – Всего-то… Хватит с меня и башен Келлета…

Я кивнул.

Визит меня не разочаровал.

Теперь я знал, что жители Альтамиры, к счастью, состоят не только из таких, как Маргет…»

11

«…Несколько дней я не видел «Газетт», так как беспробудно сидел и лежал на старой мельнице Фернандо Кассаде. Маргет искала меня, но вечерами непременно ходила смотреть на негаснущее окно президентского кабинета. Там собирались восторженные толпы. Маргет радовалась вместе с ними, но, вернувшись домой, плакала, потому что не находила в списках «Газетт» моей фамилии. На пятый день, совсем расстроенная, Маргет решила пойти на мельницу, но на узкой тропе споткнулась и вывихнула ногу. Случайные прохожие привели ее домой.

Кое-как успокоив Маргет, я взялся за «Газетт» и сразу обнаружил значительные изменения.

Сперва я даже подумал о невнимательности корректоров, потом о спешке и о необходимости собирать весьма объемную информацию в короткий срок. Впрочем, первая полоса, постоянно и обильно выдававшая портреты нового президента и подробно рассказывающая о вчерашней погоде, о солнечных и лунных фазах, изменилась лишь в частностях. Меньше всего это коснулось цифр. Им, в общем, и полагается быть цифрами, но слова, особенно те, которые читатель, как правило, отмечает автоматически, – эти слова выглядели нелепо. Они, конечно, угадывались, но на себя нисколько не походили. Скажем, время восхода печаталось теперь как вьырх спранди. А иногда как хрьдо шлавцами. А иногда даже как пъзър олдржшс .

–  Хрьдо шлавцами…  – задумчиво произнес я вслух.

– При чтении ты все равно пропускаешь эти слова, – объяснила Маргет. – Ну, я имею в виду время восхода . Ты не читаешь эти слова, ты смотришь на цифры. А цифры, они есть цифры. Их менять нельзя.

Похоже, новая жизнь вполне удовлетворяла Маргет.