Записки простодушного. Жизнь в Москве

— Что это ты сегодня такой не-Веселитский? Или Кручинина заела?

— Да вот, совсем я стал Голышенко. Беден, как монастырский Крысин. А ведь такой был Добродомов! Панов Пановым, Баринов Бариновым!

— Эх, Касаткин! Плюнь ты на Морозову и, как Филин прокричит, надень Белошапкову на Шварцкопфа, запряги Коннову в Санникова, заткни за пояс Топорова, протруби в Трубачёва и — Ходыкину, Ходакову, Ходорович!.. До самой Китайгородской! Там, говорят, все Багатовы: Соболевых — тьма-тьмущая, а Серебрянникова и Золотову Лопатиным гребут!

— Да, неплохо бы… Только вот не снесли бы Гловинскую Булатовой!..

И вот такой яркий человек, талантливый учёный оказался ненужным Академии наук, его уволили. Приютил его НИИ национальных школ РСФСР.

Бушевавшие в Институте бури, конечно, терзали и его директора Виктора Владимировича Виноградова. Хотя он был беспартийный, его не раз вызывали в райком, и там ему, учёному с мировым именем, как провинившемуся школьнику, делали выговор труженики райкома. Требовали принять срочные меры. Виктор Владимирович от этого всячески уклонялся. Меры, и крутые, принял Федот Петрович Филин, ставший с 1968 г. директором Института русского языка. Личность по сво́ему замечательная. Сто́ит сказать о нём несколько слов.

Ф. П. Филин был не лишен способностей, написал неплохую книгу «Происхождение русского, украинского и белорусского языков», но человек совершенно беспринципный. В годы марризма он был ярым марристом, борцом с представителями традиционного сравнительно-исторического языкознания. После выхода работы Сталина «Марксизм и вопросы языкознания» (написанной «с помощью» грузинского академика Арнольда Чикобавы), где марризм подвергся резкой критике, Филин признал свои ошибки, признался даже, что иногда искажал языковые факты в угоду теории. Он поддержал даже сталинский тезис о том, что в основу русского литературного языка легла курско-орловская речь. Это положение казалось всем лингвистам более чем странным. Ведь было азбучной истиной, что основа русского литературного языка — говор Москвы, собирательницы русских земель, но уж никак не южная Русь, которая постоянно подвергалась набегам татар и долгое время была «пустой землёй». Это сталинское положение предпочитали стыдливо замалчивать. А Филин тут как тут. Я своими ушами слышал в конференц-зале Института его доклад на эту тему. Вопреки фактам он пытался обосновать нелепую сталинскую мысль. А что было дальше? Культ-то личности Сталина разоблачён! Филин не растерялся и тут: в том же конференц-зале он делает другой доклад (я тоже его слышал). Теперь он поддерживает традиционную точку зрения (хотя она, собственно, и не нуждалась в филинской поддержке).

Как же мы отравляли сладкую жизнь тружеников райкома! — «То они, понимаешь, Солженицына к себе в Институт приглашают, то письма какие-то дурацкие пишут, да всё стараются до Запада достучаться! Сталина на них не хватает!».

После ввода крупных советских войск в Чехословакию в 1968-м году, когда, по выражению П. А. Вяземского, «льву удалось наложить лапу на мышь», наш сотрудник Константин Бабицкий и ещё шестеро, спасли честь России, устроили на Красной площади 25 августа демонстрацию протеста против этой акции. У Лобного места развернули плакаты: «За вашу и нашу свободу!».

Какие-то люди, видимо гэбисты, сорвали плакаты, били Костю и его товарищей ногами, увезли. Потом их судили («за нарушение правил поведения в общественных местах»). По тем временам приговор был не очень даже суровый — ссылка на 3 года. Книгу Кости Бабицкого, уже готовую, сняли с печати, а его сослали, кажется, в Коми АССР.

После ссылки — мучительная жизнь, поиски работы если не в Москве, то в провинции, если не по специальности (лингвист), то хоть какой-то работы. Даже зольщиком (уборщиком золы после топки печек) работал. Там и заболел, надышавшись всякой дряни, и в 1993 г. умер. На прощание с ним в церковь Ильи Обыденного в Москве собралось множество народу — и верующие, и неверующие. Приехали даже сотрудники посольства Чехословакии в Москве. Не забыть его умный внимательный взгляд, добрые глаза, запали в душу его слова «Счастье — это спуск со взятой высоты», «Мне с собой не скучно».