И вот я прилетел в Москву. Всегда после тяжелых перелетов давался день отгула, и в этот день, забрав кухлянку, я поехал в Химки, к родителям. Мама была заведующей бактериологической лабораторией большого госпиталя Минмонтажспецстроя на Планерной, и я попросил ее пропустить кухлянку через центрифугу, добавив туда каких-нибудь ароматизаторов. Через несколько дней я приехал на Планерную – кухлянка продолжала издавать удушливые запахи, исходящие от неведомых мне сил. Но обнаружилась и другая особенность кухлянки – трубчатый волос оленя стал осыпаться. Может быть, ее надо было смазывать нерпичьим жиром, но Омелькот тогда промолчал.
И тут неожиданно появился мой монгольский друг Давааням, он заканчивал Суриковское училище по специальности «монументальная живопись», и его кумирами были Диего Ривера, Ороско и Сикейрос. Увидев кухлянку, он не отрывал от нее взгляда. Его русский хромал, но я понял, что он будет использовать молотый красный кирпич как адсорбент, и запах исчезнет, но для этого он должен забрать кухлянку себе. «Через месяц привезу», – сказал он, прощаясь, но неожиданно развернулся и направился в сторону кухни, рядом с которой располагался туалет. «Ты куда?» – не очень деликатно поинтересовалась моя мама, ее святая простота предполагала прямые вопросы. «Тетя Роза, я хочу посмотреть, хорошо ли привязана моя лошадь». Этот ответ и сегодня является украшением многозначного контекста буддистской этики.
Он приехал через полгода. «Как кухлянка?» – спросил я осторожно. И тут Давааняма понесло, он стал сбивчиво рассказывать о маленькой и злой бабушке, которая съела кухлянку. «Бабушка съела кухлянку» – до этого не смог бы додуматься даже Гофман, такая бабушка могла бы съесть и его Песочного Человека. «Какая бабушка, откуда она появилась?» – спрашиваю его. «Она вот такая маленькая и очень злая. – И он показал мне это на пальцах, этот жест у нас принят при расставании, когда говорят: „Ну, давай на посошок!“ – И она летает», – добавил он. «У бабушки есть крылья?» – я был озадачен. «Да, – ответил он, – у нее матовые крылья». – «Именно матовые, может быть, маховые?» – «Нет, матовые».
Квантовое мышление всегда приходит на помощь в тупиковых ситуациях. Надо было выходить за пределы рамки.
«Давааням, бабушка – это букашка?» – спросил я его с последней надеждой. «Да, да! Это букашка, вот такая маленькая, и она летает!»
Так завершилась история кухлянки Омелькота.
Бабушки из Сомино
Если вы наберете в Яндексе «деревня Сомино», вы увидите прекрасный очерк об этой деревне и ее обитателях. Там, почти на границе с Латвией, я купил небольшой дом, огромный хлев, колодец и баню за смешные по тем временам деньги. Это был первый дом местного фермера Николая Лебедева. Потом он, взяв кредиты, разбогател и переехал за холм, построив там несколько огромных каменных домов, коровники, лесопилку и прочие ангары.
В моем доме была большая комната с голландкой, кухня с русской печкой и маленькая веранда. Дом автора очерка о Сомино был по соседству, и, как рассказывали бабушки, там в войну на большой веранде располагалась немецкая офицерская столовая.
Бабушек было пятеро. Впервые я увидел их из окна своего дома, оно выходило на то место, где останавливалась автолавка, ходившая три раза в неделю. Место было оборудованное: стол и скамейки были укрыты навесом на случай дождя. Там бабушки и собирались, приходили пораньше, заранее, каждая со своей тележкой, и так и стояли в ожидании большой крытой машины, в которой было все: и молоко, и колбасы, и лекарства, и чернила. «А красненькое у тебя какое?» – задорно спрашивала одна из них, и все смеялись.
И в этот раз, увидав их в окне, я не мог оторвать взгляда. Издали они напоминали пингвинов: так же неторопливо, вперевалку, прохаживались, так же, как плавниками, похлопывали себя по бокам. Но заметил я и еще кое-что: четверо держались вместе, а одна ходила в стороне, поодаль, не приближаясь. Это уже было интересным, я, набросив рубашку, вышел к бабушкам. Они встретили меня радушно, мы познакомились. «А мы все думали, кто там у Лебедя поселился?» Неожиданно, образовав две пары, они закружились в танце. «Смотри, какие невесты!», – крикнула одна из них. У нее-то я и спросил, когда они остановились: «А почему та отдельно ходит?», – и показал на обособившуюся бабушку. «Она колдунья», – прошептала моя бабушка. «А почему колдунья?», – наивно поинтересовался я. Она посмотрела на меня с укоризною, как на несмышленыша: «У воды живет. Она сегодня придет к тебе в гости, будь аккуратен и ничего от нее не бери». Бабушка говорила загадками. Что значит быть аккуратным? Почему не брать? Но расспрашивать не осмелился, а через часа два раздался стук в дверь. Колдунья пришла ко мне в гости, в руках у нее была трехлитровая банка с соленьями: «А вот гостинчик тебе!» Когда она ушла, я открыл банку, – там были прокисшие огурцы и помидоры. «Не бери от нее ничего», – звенело в ушах. Я разозлился на себя, на беспечность свою, и вспомнил русскую пословицу: «От паршивой овцы хоть шерсти клок» – и банку сохранил.