Записки психотерапевта. Многообразие экзистенциального опытаобразие экзистенциального опыта

Так пополнялась моя библиотека, а вместе с ней и некоторое расщепление: на поверхности пели Иосиф Кобзон, Эдуард Хиль и Майя Кристалинская, но по субботам, ровно в 21.15, я был у своей радиолы «Сакта» и через помехи слушал «Голос Америки»: «А сейчас специально для Дмитрия из Магнитогорска группа „Тадж Махал“. Ничего бас гитара, а?» Расщепление было общим местом и в больших городах, и в провинции. Если ты хотел быть не мимо кассы, то обязан был поддерживать разговоры: Пражская весна, Дубчек, Литературны Листы, Ота Шик, но также Биафра, Мама Волде и Одумегву Оджукву, а также Камю и Сартр. Чаковскому, бывшему тогда главным редактором «Литературной газеты», мы выказывали брезгливое презрение за «Открытое письмо» Альберу Камю. Мало того что Камю погиб за семь лет до того, в 1960-м, Чаковский не унимался в изощренном прогибании: «Дорогой Альбер! Ты идешь не туда, эта дорога ведет к историческому вырождению, а мы – на просторы освоения Вселенной. Давай с нами!». Этот маленький экскурс показывает атмосферу того времени, когда ложь и лицемерие были эталоном психического здоровья и новояз Оруэлла был нормой. Квинтэссенцией состояния было знаменитое: «А теперь артист Вуячич вам романсы прохуячит». Осмелившись на ненормативную лексику, я отдаю должное продвинутым фрейлейн из старших классов, которые между собой, когда идут веселой стайкой из школы, не только вызывающе громко, но и искусно обращаются с архаикой. Однажды я шел за такими модными сороками и думал, что они переняли цыганскую манеру никого не замечать вокруг, как вдруг одна из них обернулась и твердо произнесла: «Вы не переживайте, мы целомудренные, это просто драйв». Они ничего не знали о Карле Хаусхофере и его учении о границах дозволенного. Но, может быть, и к лучшему.