Записки раздолбая или мир для его сиятельства

Что-то внутри меня расслабилось, тиски, сжимавшие с момента первого посещения этой дряни, отпустили. Не королева она. И превосходство в её глазах… До первой серьёзной порки. Передо мною не несгибаемая воительница со стержнем, а возомнившая о себе невесть что обычная попаданка. Я её сломаю, теперь понял это совершенно точно. А значит можно не торопиться и сделать всё по уму.

— Вольдемар, слушай приказ, — произнёс я, усмехнувшись на спину скрючившейся девки. Плётка располосует платье Астрид, жалко, конечно, ну да ладно. — Два приказа. Первый — я сейчас буду пытать эту сеньориту, выбивая у неё то, что она не хочет говорить. И в один момент сорвусь в приступе ярости. Это… Побочный эффект моего дара. Чем сильнее дар — тем сильнее безумие и легче в него впасть.

— Это я знаю, Рикардо, — кивнул глава моих телохранов. Он — мой наставник, а потому имел право так обращаться, и сидеть со мной за одним столом. — Не дать тебе сорваться, заблокировать?

— А учитывая, что я — ходячий факел, можно и вырубить… Если аккуратно, — согласно кивнул я. — Не дать уничтожить тут всё вокруг и впасть в новую смертоносную хандру. Но есть и второй приказ. Делай что хочешь, используй что хочешь, любые средства, любое оружие, любые доспехи, но ты не должен дать мне убить эту дрянь, — указал рукой на блондинку. — Она знает слишком много. И умереть может только после того, как всё-всё мне расскажет, если сочту это правильным.

Девка перестала выть, вслушиваясь в наш разговор. Вольдемар чесал затылок шлема — они в отличие от меня в посёлок ездили в броне. Я же продолжил:

— Сейчас я адекватный. Ваш сеньор. И отчитываться вы мне будете адекватному, когда я приду в норму. А потому когда сорвусь, какие бы приказы ни давал, что бы ни вопил, какими бы карами ни грозил — вы должны понимать, что это не я. Настоящий я буду спрашивать позже, по делам. Теперь поняли?

— Да, Ричи. Ты правильно делаешь, что предупреждаешь.

— Вы готовы?

Он переглянулся с бойцами, потребовал у двоих принести из коридора щиты — это добро у нас не только в оружейке, но и вдоль всех стен донжона. Кивнул.

— Готовы.

Бойцы расступились.

Я мысленно перекрестился, подошёл к девке и снова зарядил ей по спине плёткой. Не со всей силы, но чтобы почувствовала.

Перевернул эту воющую дрянь и зарядил снова, теперь по передней части тела. Грудь, лицо, шея — куда достал. Залечит, тварь, если она такая крутая целительница.

— Говори! Говори, блядина! — ревел я, входя в резонанс с яростью. Мне не нравилось её бить, но я ощущал кайф от такого пограничного состояния на грани безумия. Девка выла, и этот вой звучал в ушах, словно песня.

Она! Меня! Убила! Эта деревенская шмара! Тварь недотраханная! Кстати, это мысль…

— Не будешь говорить? Нет? — Поднял её визжащее тельце и рывком разодрал платье, оголив грудь. Толкнул её в сторону кровати. — Кто ты! Кто ты, мать твою?!

Снова плёткой. А теперь схватить за лоскут платья, и рывком увеличить разрыв. От груди рваный шов прошёл к боку, а оттуда — вниз, к юбке. Снова потянуть, почти оголяя стерву.

— Сдохни!

Она подорвалась с кровати, зарёванная, с перекошенным от ярости лицом, с искрящейся ненавистью в глазах, с горящим болью алым в месте рубца лицом, и, прокричав что-то, вытянула ко мне ладони.

Щит… И её чёрное колдовство сгорело в пожаре моей ауры. Не знаю как это назвать, просто это слово просится больше всего. Мой дар, сделавший из меня человека-свечку, защищает своего носителя от конкуренции, от других видов воздействия. И чем дар круче, тем крепче броня. Это как лоскут ткани или листик бумаги сгорает в огромном костре, лишь соприкоснувшись — такой вот контраст.

Мать его, да она просто мышка по сравнению с мной-леопардом! Её сраное колдовство максимум что могло, это вызвать у меня понос! Меня-прежнего, Рикардо Пуэбло, до встречи с Ромой!

…Но это значит, что она не убила Ричи?

А… Господи, она что, не убивая его, просто ВСЕЛИЛА В НЕГО РОМУ? Вот таким слабым воздействием?

Или не этим?

— Тварь, а теперь ты покажешь, что бросила в меня тогда, внизу, в обеденном зале!

Удар. Кулаком под глаз. Не только же плёткой уметь бить женщин.

Растерянность на лице ведьмы после неудачи мгновенно сменилась диким отчаянием:

— Не-е-ет! НЕ-НА-А-А-А-ДААА!!

Я её бил. Долго. Медленно — куда спешить. С толком и расстановкой. Бил не сильно — ни дай бог убью. Её лицо всё было в кровавой каше, сопли пополам с кровью. Разбил и губу — под конец она шамкала. Но я не унимался:

— Говори! Говори, тварь! Что ты сделала! Что это за колдовство!