Записки репортера

– Меня очень поразили его дневники, которые он начал вести в начале века. В них я нашел очень вдумчивый и глубокий анализ русской истории. Пришвин и история, Пришвин и большевики, Пришвин и народ. На чьей он был стороне – народа или большевиков? Он был резкий враг большевиков в 1917 году, а в 1918 году вдруг увидел в них историческую правду. Когда мужики распоясались, он их очень испугался. Бунин тоже испугался, но он их проклял и уехал. А Пришвин здесь остался и пришел к выводу, что большевики – это единственная сила, которая может мужиков привести в чувство, вразумить. Что только так с ними и надо – жестоко, железно, окуная в прорубь… Иначе эту стихию не утихомиришь. И он увидел в этом историческую закономерность и справедливость. С этим можно соглашаться или не соглашаться, но он, просидев в деревне три года в самое страшное время, выстрадал эту позицию. Большевики – это жестокая школа, через которую должен пройти анархический народ для своего же блага, чтоб от этого анархизма излечиться…

Если кто забыл, большевики усмиряли крестьян – нешто и правда для их же пользы? – при помощи такого инструмента, как чекисты.

Все уже было, что ли?

А на выборы сам Варламов давно уже не ходит. С тех пор как разочаровался в Ельцине.

Вот хотел я тут дурным голосом проорать: «Все на выборы!» – но как-то неловко перед Варламовым. Чего это я взялся выступать от имени яйцеголовых, когда такой человек молчит…

Блатная иерархия власти

23 ноября2007 г.,14:33

В своем выступлении в Лужниках ВВП среди прочего, как известно, сообщил: «Власть действительно допускает ошибки в своей работе».

А после дал совет: «Можно и нужно критиковать власть за это».

Я как-то сразу подумал, что это не ко мне. Есть специально обученные люди, которые лучше меня, торопливее и грамотнее исполнят совет вождя.

Я вспомнил про другое. Про разговоры насчет демократии, которые в последний ельцинский – кто ж тогда знал – год я вел с известным правозащитником Валерием Абрамкиным. При Советах он был реально политзаключенным. И вот он мне сказал, что тюремный опыт убедил его в такой вещи: нашему народу демократия чужда.

Я, конечно, удивился: откуда демократия в тюрьме-то, когда ее и на воле не было? Уж при советской-то власти – точно.

Валерий, однако, уверял меня, что сиживал в камерах, где было настоящее равноправие и полная демократия. Имелись в виду учреждения, где правили мужики, то есть фраера, где не было блатной иерархии. Это работало! Все решалось коллегиально, сходкой. Но если ситуация сильно затягивается во времени, то – внимание! – люди устают, им это перестает нравиться. Тогда появляется некий пахан и ему сдают власть. Люди добровольно снимают тему равенства и братства – и восстанавливают жесткую иерархию.

Про термин «вертикаль власти» мы не слышали в те времена. Я только уточнил, в тогдашних терминах:

– Это ты про то, что на воле описывается термином «твердая рука»?

– Конечно.

Абрамкин, видно, много думал про это, у него были наготове объяснения, литые формулировки:

– Это от потребности многих людей иметь некую внешнюю совесть. Человеку часто хочется, чтоб кто-то снял с него ответственность – и взял на себя. Эта модель, по которой призывали варяга для наведения и поддержания порядка. В тюрьме такое случается, когда появляется новый человек. А бывает, кто-то из своей же камеры берет на себя такую обязанность…

Летом 1999 года мы не знали, кто придет и сделает все как надо.

Ну что же. Раз это есть, раз существует такая потребность – значит, иначе нельзя. (Похоже, люди и женятся по тому же принципу.) Это типа ручейка, который пробивает себе дорогу. Нравится нам это или нет. У нас нет другой страны и другого народа. Надо уметь жить в такой стране, какая есть. Жили же когда-то при так называемом социализме…

Тогдашняя наша дискуссия плавно перетекла на воспоминания про обстрел Белого дома.

Абрамкин и для этого нашел зоновскую аналогию:

– Накопилась критическая масса людей, привыкших к насилию. У таких, когда они никого не бьют, начинается ломка, как у наркоманов. Это по ощущениям похоже на Гражданскую войну. Ну, на Гражданской я не был, но у меня было похожее настроение, когда в зоне начался беспредел, когда в зону вот-вот введут внутренние войска.

Не к ночи будь сказано.

Еще я вспомнил про ситуацию с Пастернаком, на довольно вялую и безобидную книжку которого про доктора Живаго власть крепко обиделась. Тогда тоже выступали различные ткачихи и даже очкарики в строгих костюмах и страстно, волнуясь, говорили о любви к начальству… И острой нелюбви к тем, кто против. Эстетически это не очень, конечно, но по сути понятно желание быть ближе к прямому пути. Из двух вариантов – любить начальство или не любить – предпочтительней, конечно, первый вариант. Счастливы те люди, которые способны испытывать такую любовь искренне! Я практически даже близок к тому чтоб чуть-чуть завидовать им.