Едва успел я вытереть ноги и снять шинель, как дядя предложил пропустить по стаканчику, чтобы согреться. Не желая ударить лицом в грязь, я стал рыться в вещмешке. Чтобы добраться до шпика, выложил на стол лежавшую сверху пачку табаку, полученную утром у Петросяна, и тут же заметил, как блеснули у дяди глаза.
Протянуть ему табак было делом одной секунды. Отношения налаживались. Оказалось, нас и звали почти одинаково.
— Вилис, — представился дядя, поднимая стакан.
— Василий, — я сделал то же.
В комнате было тепло, уютно, светила тщательно отлаженная керосиновая лампа. Мы сидели вдвоем, больше никто из семьи не показывался, что несколько удивляло меня.
Бутылка, хлеб, сало на столе — такие привычные аксессуары…
Я расстегнул ворот гимнастерки. Портупея с ремнем и пистолетом висела вместе с шинелью на вешалке в прихожей.
Снова очутился я в мирных условиях; дядя Виктории внушал мне теперь полное доверие.
Когда раздался негромкий стук, я подумал, что это стучат в нашу комнату и наконец покажется кто-то еще из обитателей.
Но стучали в наружную дверь. Вилис встал, шагнул в прихожую, одним движением отпер дверь, толчком распахнул.
Женский голос лопотал что-то по-латышски.
Меня их разговор не касается, я же по-латышски не понимаю. Да и проникал голос ко мне сквозь густой дым от дядиной трубки, легкий самогонный дурман, возведенную теплом в квадрат усталость…
Внезапная мысль о том, что пистолет остался там, заставила меня вскочить.
В этот момент дядя подвел ее к двери в комнату.
И мы увидели друг друга.
Обрывки смешных мыслей мешали мне немедленно обнять ее.
Я — без ремня, гимнастерка расстегнута…
Я выпил, вместо того чтобы…
Она пришла, она запросто пришла сюда из центра, она спокойно проделала в темноте путь, который я пре-о-до-ле-вал, вооруженный фонариком и пистолетом…
Как держаться, что скажет дядя, в курсе ли он?..
Тут Вилис, издав некий кашляющий звук, благоразумно удалился во «внутренние покои».
Мы кинулись друг к другу, обнялись, замерли.
Мыслей больше не было, слов еще не было. Совсем рядом билось ее сердце…
Кажется, в мире появился третий человек, кроме няни и мамы, нетерпеливо меня поджидавший.
Я знал это и раньше — вычитал в ее письмах. Прикосновение перекрыло все.
Нет, не то, она была не «третьим», конечно же не «третьим», она была п е р в ы м человеком из тех, кто ждал меня.
Самым первым, самым близким.
Выдохнув наконец «здравствуй», она успела лишь сообщить, что совсем было заночевала у подруги, но какая-то сила погнала ее сюда. Предчувствие?..
Потом она оставила меня на попечение вернувшегося тем временем дяди, а сама помчалась хлопотать о ночлеге.
В домике оказалось еще две комнаты. Совсем крошечная, где спали Вилис и его жена. И что-то вроде столовой — там, на кровати, располагались две девочки-погодки, а в углу, на диване, — Виа.
Мне постелили в той же столовой, на полу у печки.
Можно было уложить меня и в комнатке, где мы с дядей сидели. Но там было намного холоднее, было накурено, а кроме того, и Вилис, и его жена прекрасно понимали, что, где ни постели, мы с Викторией все равно будем вместе, и строгих моралистов из себя не корчили.
То есть я не знаю, конечно, что наплела тетушке Виа и о чем говорили супруги между собой, вообще-то у них имелись все основания считать наши отношения более интимными, чем это было на самом деле, но, если и так, вида они не показывали.
Как только все улеглись, Виа в халатике скользнула со своего дивана ко мне на матрас, и мы будто снова очутились в Пасиене, и объятия наши были нежными до определенного предела. Шепотом, чтобы не будить девочек, проболтали до полночи.
Потом Виа перебралась обратно, мы уснули, проснулись поздно, когда в домике уже никого не было. Попили чаю и ушли.
Я не встречал больше ее дядю, но помню его гостеприимство и величавую простоту, с которой он отнесся к нашей любви, и мне досадно, что не представилось случая отплатить ему, что я до сих пор у него в долгу…
Путь к центру города был совсем простым и не таким уж далеким. О своих ночных страхах я вспоминал со стыдом.
Виа отвела меня на квартиру своих родителей. Они эвакуировались к другим родственникам, на север Латвии, и еще не возвратились в город. Виа вернулась из Пасиене при первой возможности, чтобы не пропустить учебный год, а они не спешили.
И правильно, между прочим, делали. В их прекрасно обставленной просторной квартире в добротном пятиэтажном здании на одной из главных рижских торговых артерий не работало центральное отопление, — в городе не было топлива. А на улице стоял мороз.
Так что в теплом домике дяди Виа ночевала не случайно.
Мы с ней прожили два дня в ледяном доме.
Первым делом я попросил ее отвести меня на кухню и выгрузил там из вещмешка все свои припасы.
Ее глаза заблестели так же, как глаза Вилиса при виде табака. Тут только я сообразил, что Виктория наверняка недоедает и что вчера вечером она легла спать голодная.