Записки ровесника

С разгона продолжая по инерции непрекращающееся движение — сперва на фронте, потом в эшелоне, потом по здешним степям, — я влип во все это ангельское благополучие. Такой домашний человек, каким я, несмотря на все свое солдафонство — было, было, — оставался на самом деле, был обречен: я просто не мог не клюнуть на столь заманчивую, хрестоматийную идиллию, по ней так истосковалось все мое существо…

Кроме того, на фоне окрестных дам Евдокия Петровна несомненно выделялась своей «городской» внешностью, особенно мне привычной, и была как раз той первой в округе женщиной, завладеть сердцем которой всегда представлялось мне задачей привлекательной. К тому же она была свободна.

Я стал посещать заветный домик все чаще. Евдокия Петровна для вида поломалась немного — ровно столько, сколько было принято в ее родных краях, она была из Вятки как будто, — поиграла в неприступность, потом, в какой-то особенно интимный вечер, подняла белый флаг, погасив на время свет.

И опять же: на фоне белой комнаты и белый флаг произвел особенно сильное впечатление, несмотря на то что в делах любовных Евдокия Петровна оказалась значительно более опытной, чем я, фронтовик-недоучка. Сперва это шокировало меня немного, потом стало весьма и весьма привлекать.

Мы не давали друг другу никаких обязательств, не говорили особенно подробно о будущем, тем более что до моей демобилизации было еще далеко, еще вопрос об этом не стоял, да и ей предстояло отслужить здесь довольно длительное время. Но весь фон, на котором развивались наши отношения, в том числе позиция соседей, прекрасно знавших, что я чуть ли не каждый вечер остаюсь ночевать, и любезно раскланивавшихся со мной по утрам, когда я умывался на кухне, придавали нашей связи оттенок добропорядочности и даже законности, пожалуй.

Что так, то так, отрицать не стану.

Только свидания наши длились не так уж и долго. Вскоре после окончания военных действий наша часть зажила будничной повседневной жизнью.

Понимая, что теперь осталось уже недолго, я тихо тащил лямку. Проводил занятия с солдатами. Дежурил по батальону, когда подходил черед. Единственная была отрада: дежурный имел право объезжать разбросанные по поселку подразделения верхом, и я этим правом неукоснительно пользовался; новехонькая шинель голубоватого сукна с блестящими, а не полевыми пуговицами, положенная дежурному шашка, тщательно вычищенная, кокетливая лошадка — и Дарасун лежал у моих ног.

Вечера проводил с друзьями. С одним из них, Павлушей — у него всегда оказывалось на одну звездочку больше, чем у меня, как это выходило, мы сами понять не могли, — повадился ходить в гости к местной учительнице пения, девице строгой, сильно на выданье, принадлежавшей к влиятельной в поселке семье торговых работников. Дом Глафиры, вернее, дом ее матери, очень похожей на кого-то из героинь Мамина-Сибиряка, был, что называется, полная чаша — даже слегка переполненная, пожалуй. Одноэтажный домик был набит так, что больше туда, казалось, влезть уже ничего не могло, а цветовая гамма была очень широкой, причем белый цвет исключался полностью.

Встречали гостей там хлебосольно, меньше двух сортов варенья к чаю не подавалось, и водочка ставилась каждый раз, и наливочка домашняя, и закуска, а на офицерское жалованье, да еще в таких мизерных чинах и в такое суетное время, когда деньги ничего не стоили, особенно не разгуляешься. Неудивительно, что мы с Павлушей заглядывали в заветный домик все чаще, постепенно на нас стали поглядывать как на своих, а меня так прямо к рукам стали прибирать. А мне — что: Глафира-то ведь тоже была первой дамой в округе, по всем статьям первой, не только по внешности.

Неизвестно, каким был бы финал этих «чаепитий», подозреваю, что на мою долю мог выпасть крест, неизмеримо более тяжкий, но однажды днем передо мной возник сослуживец Евдокии Петровны и вручил мне — в собственные руки велела, в собственные — короткое, но выразительное письмо, содержавшее просьбу как можно быстрее к ней приехать. Надо срочно поговорить: слово «срочно» подчеркнуто.

Случилось это первого или второго ноября. Я был не из тех, кто впадает в панику, получив такое письмо, считает себя обязанным, лопни-тресни, мчаться по первому вызову, но и не из тех, кто уклоняется, остается глухим к призыву женщины. Тем более я, в общем-то, хорошо к Евдокии Петровне относился, да и она вела себя просто и искренне как будто, что мне всегда нравилось в женщинах. Я вспомнил уютный домик и наши долгие и совсем не скучные ночи, подумал, что неплохо было бы встряхнуться и съездить туда денька на два — скажем, на ноябрьские праздники.

Ехать, правда, было далековато — километров двести с очень приличным гаком, но по дальневосточным масштабам это не расстояние, тем более попутные машины ходили в ту сторону постоянно, а для меня езда на перекладных была делом привычным. В том, что комбат накинет мне к праздникам денек на дорогу, я не сомневался.

Сразу сообразил: ехать надо в ночь, тогда можно рассчитывать к вечеру следующего дня до нее добраться.